Тата - Валери Перрен

вызванной панической атакой. И не заметил сердечной проблемы. Да, она очень испугалась, прочитав в газете статью о своем преследователе, но у нее был порок сердца, и состояние постепенно ухудшалось. Ей сделали кардиограмму, а требовалась эхография сердца. На кардиограмме не оказалось никаких аномалий, ритм был регулярным. Я исключил инфаркт и инсульт, но не подумал об аномалии. Сделай я эхо, кардиолог увидел бы сдавливание нижней полой вены.

Он опускает глаза, вытирает ладонью невидимое пятно со стола и выглядит совершенно несчастным.

– Вы поддерживали связь? – спрашиваю я, нарушив молчание.

– С ней и Колетт. Я время от времени заходил повидаться в сапожную мастерскую, в дом по соседству, выслушивая, как полный идиот, сердце Бланш, измерял давление, прописывал анксиолитики[53] Колетт, а принимала их Бланш. Вообразите, как я был потрясен, узнав, что Колетт скончалась в 2007-м. Я сразу подумал о Бланш. Что с ней будет? Кто позаботится о ней? В Гёньоне только один человек знал о Колетт – Луи Бертеоль.

А еще Эме Шовель. Я не делюсь этим знанием с собеседником. Эме и Колетт хранили секрет всю жизнь, не мне его раскрывать.

– Я сразу позвонил. Луи не ответил. Свидетельство о смерти подписал Жак Пьери, и я позвонил ему. Он был вынужден рассказать мне все, ведь я уже знал часть правды. План Колетт показался мне чистым безумием, и я попросил отвести меня к ней. Увидев, в каком отчаянии она пребывает, я не смог настаивать, подумал: у нее свои резоны. И это не мое дело. Каждый поступает, как считает правильным.

– Вы бывали на улице Фреден?

– Да.

– Как они сосуществовали? Колетт и Бланш.

– Они были очень близки. Как любящие сестры. Колетт ведь в юности потеряла сестру. Возможно, Бланш до некоторой степени заменяла ее.

– Драма Колетт заключалась в том, что она никогда не любила свою младшую сестру.

– А Бланш любила, это было очевидно. И заботилась о ней, а когда та ушла, это стало концом ее мира. Честно говоря, я думал, что все очень скоро раскроется, но история растянулась на три года.

– Она объяснила, зачем заставила всех поверить в свою смерть?

– Нет. Сказала: «Чем меньше вы знаете, тем лучше для вас».

Я встаю, машинально, как робот, наливаю стакан воды из-под крана, чувствуя спиной взгляд Антуана. Интересно, мужчины все еще считают меня красивой? Тридцать восемь лет. Никогда не крашусь. Толком не причесываюсь. Мои волосы доставляли маме много хлопот, она литрами лила на них кондиционер, но толку было мало.

– Вы видели тетю в морге?

– Да. Меня там все знают и до сих пор называют «доктор», когда встречают на улице. Я хотел проститься.

– Вы часто звонили на улицу Фреден.

– Потому что тревожился за нее. Три года невидимой и неслышной жизни, три года НЕсуществования. Она читала, шила, ухаживала за садом. Луи тоже навещал Колетт. Но… Мне не давало покоя ее одиночество.

– О чем вы разговаривали?

– О ее здоровье, о том, как она питается. Находящиеся в изоляции люди часто едят мало и скудно, и это нужно контролировать. А еще мы обсуждали текущие события и футбольные матчи.

– Думаете, она гуляла по Гёньону?

Он отвечает не сразу.

– Возможно. Умерших ведь не замечают.

– Это верно, но Колетт трудно было не заметить.

– При жизни, но не после смерти.

– А обо мне она с вами говорила?

– Колетт тревожило, как вы справляетесь после расставания с мужем.

Звонит его телефон. Он сразу отвечает, и я слышу, как собеседник Антуана интересуется белыми Mehari с синим капотом.

– У меня есть две модели, – отвечает он. – Приходите в конце дня в лотерейный дом.

– Местные действительно так его называют?

– Уже пятьдесят лет…

– В нем долго никто не жил?

– Пока я его снова не купил.

– …

– В тот день, когда я попросил разрешения осмотреть тело Бланш, со мной был Жак Пьери. У нее случилась остановка сердца. Я понял, что пропустил болезнь и – мало того! – назначил препараты, ускорившие конец. Будь у нее родственники, они могли бы подать на меня жалобу. Я признался Колетт, но она не держала на меня зла.

– Вы поэтому ушли из профессии?

– В том числе. А еще по трусости, чтобы не просыпаться среди ночи с мыслью об ошибке в диагнозе. Теперь я занимаюсь делом, которое меня радует. Если ломается одна из моих машин, это не беда и не катастрофа… А вы чем заняты? Готовитесь снимать новый фильм?

Я не ждала такого вопроса.

– Нет. Я, как и вы, струсила и отступилась. К тому же потеряла главного исполнителя. Как и вы, «упустила» его сердце.

Он одаривает меня загадочной улыбкой.

– Еще кофе?

– Пожалуй, нет, спасибо. Странно, что вы ничего не сказали о… Вы единственный не упомянули…

Он не понимает, о чем я.

– …о физическом сходстве между Бланш и Колетт.

– Да, они были похожи, и в этом есть нечто анекдотичное.

– В какой-нибудь из ваших машин есть кассетник?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что тетя записывала себя на магнитофон.

– И вы хотите послушать одну из кассет сейчас?

– Я кое о чем подумала…

– В моей машине есть кассетный магнитофон.

– В которой?

– В моей.

– Шутите?

– Очень редко. Я – сама грусть. Тоска смертная.

Я смеюсь.

– Вам весело? Я – старомодный господин. У меня нет ни одного CD, только винил. Но я сохранил все мои аудиокассеты. Барбара, Брель, Брассанс, Телефон, Милен Фармер, Мирей Матье, Ричард Клайдерман. Я всех их сберег.

Я снова смеюсь.

– Вы первый человек, которого я так веселю. Обычно меня находят мрачным типом.

– Которая тут ваша тачка?

– «Рено 5 Альпина Турбо».

– …

– Карбюратор в двойном корпусе, подвеска 1983, двухцилиндровые клапаны.

Он выходит, оставив меня в полном изумлении, и возвращается со снимком.

– Здесь я в животе у матери, можете оставить себе, у меня есть еще.

Его родители позируют перед лотерейным домом вместе с моим отцом (ему должно быть лет пятнадцать), Колетт, Блэзом и отцом Обри. Вокруг лежит снег, поэтому все в пальто и животик матери Антуана… неочевиден.

– Наши отцы рядом… Думаю, Жан тогда был здесь последний раз.

– Он выглядит печальным.

– Родители рассказывали, что он тогда учился в Лионе.

– Да, у Левитанов… Ему было нелегко.

– На вид он еще ребенок.

– По-моему, папа всегда так выглядел.

Я переворачиваю фотографию. На обороте написано: «Септамбры, друг, отец Обри и мы (я беременна Антуаном). Декабрь 1964-го».

– Я родился в следующем году.

– А я на семь лет позже вас.

– Родители продали дом в 1993-м, я выкупил его в 2007-м.

– Зачем?