Алчность - Анита Берг

— О нет, — скорее выдохнула, чем произнесла она. — Ты это не всерьез.

— Мама, это правда. Я не хотел, просто так получилось. Это был несчастный случай, но…

Он не мог рассказать ей о весле и об удивленном выражении на лице Стива — или все-таки мог?

— Что произошло? — удивительно спокойно спросила мать.

— Думаю, у него был апоплексический удар — ты сама говорила мне, что это может случиться в любой момент. И я… сам не знаю почему, но вместо того, чтобы вытянуть его из воды, я ударил его…

— Но почему? Уолт, скажи мне, почему ты это сделал?

— Потому что он избивал тебя. Я просто не мог больше этого выносить. — Он опустил взгляд.

По его щеке с силой ударила материнская рука.

— Ты не мог этого выносить?! Да при чем тут ты?

— Но я люблю тебя, и мне было больно видеть, как ты страдаешь…

— Ты меня любишь? И ты осмеливаешься заявить это после того, как забрал у меня единственного мужчину, которого я любила?

— Но как ты могла любить его?!

— Да, кто ты такой, чтобы указывать мне, кого я могу любить, а кого нет? Он бил меня только тогда, когда напивался, он не хотел этого. — Розамунда стояла, опершись ладонями о стол и яростно глядя на него.

— Он мог и убить тебя.

— Какай же ты идиот! Он ни за что не убил бы меня, ведь он меня любил! Когда он не пил, мы были так счастливы! Эти случаи становились все более редкими. Что же ты наделал? Что ты сделал с моей жизнью? — Мать откинулась на спинку стула и замерла так.

— Мама, мне очень жаль…

— Жаль! — взвизгнула она. — Какое бессмысленное слово! И это, после того, что ты натворил! И ты еще говоришь, что любишь меня? — Она рассмеялась, но этот смех был страшен. Уолт знал, что уже никогда не забудет этого жуткого звука.

Вдруг мать встала, опрокинув стул, быстро пересекла кухню, взяла его сумку и подала ему:

— Убирайся, Уолт! Убирайся из моего дома и из моей жизни! — Она сорвалась на крик. …

— Мама, это был несчастный случай.

— Но он был, Уолт, и вот тебе его последствия. А теперь уходи. Пока я жива, я не хочу больше тебя видеть. Иди к своей Черити, а я буду молить Бога, чтобы он ниспослал тебе такую же ужасную жизнь, на которую ты меня обрек. Я ненавижу, тебя, сын, и буду ненавидеть до самой смерти.

2

Штат Орегон, 1966–1967

Уолт сидел в кабине большого грузовика, шофер которого согласился подбросить его до Вестлейка, и, чувствуя себя полностью опустошенным, невидящим взглядом смотрел на дорогу перед машиной. Водитель, ради него нарушивший установленные его компанией правила, уже отказался от попыток завязать разговор и теперь с мрачным видом вел грузовик на север.

Уолт чувствовал такую усталость, что хотел бы заснуть, но мрачные мысли не позволяли ему сделать это. В голове пульсировала тупая боль.

— Принял вчера лишку? — заметив его резкое движение, поинтересовался шофер.

— Что? — Уолт очень медленно повернул голову.

— Бурно провел ночь? — Мужчина поднес к губам воображаемый стакан.

— Да, что-то в этом роде, — ответил Уолт: было проще согласиться. На самом деле водитель был почти прав — за последние сутки он не выпил ни капли, но испытывал такое чувство, будто несколько дней пил не просыхая. Его тошнило, по голове словно били молотом, в висках ощущалась тяжесть — словом, все симптомы похмелья, но оно было вызвано не алкоголем.

Шофер понял реакцию юноши как согласие поговорить. Уолт предпочел бы, чтобы тот молчал, но, изредка вставляя в его монолог свои восклицания, он создавал у мужчины впечатление, что внимательно его слушает.

Проносились мили, а Уолт все сидел, сгорбившись и погрузившись в свои мрачные мысли. Раньше ему казалось, что он знает мать, что она любит его, что если и не испытывает ненависти к мужу, то по крайней мере не любит его. Но, как же он ошибался! Убив отца, он лишился и любви матери.

Целую неделю юноша пролежал в своей комнате. За все это время он ни разу не выходил наружу, обходясь черным кофе, печеньем и конфетами, которые он нашел у себя в буфете.

Всю неделю он ожидал гостей. Теперь, когда мать все знала, Черити уже не могла навредить ему, рассказав обо всем его матери, но ведь оставалась полиция! Уолт все ждал, когда же за ним придут, но так и не дождался.

Вместо этого приехала Черити. Было воскресенье, и его хозяйка, миссис Чезмен, исполнив свой религиозный долг, разбудила его, постучав в дверь.

— Там внизу какая-то девушка, говорит, что она ваша невеста, что вы ее ждете.

— Черити?

— Она не представилась. Предлагаю вам одеться поприличнее. Надеюсь, вы не будете развлекаться с ней в моем доме?

— Ну что вы, миссис Чезмен! — ответил он, про себя подумав, почему его хозяйка всегда носит эти ужасные огромные шляпы.

Черити дожидалась его в гостиной. Она была все такой же долговязой, но ее худоба теперь превратилась в модную стройность. Ее мышиного цвета волосы до плеч были мелированы, чтобы придать им хоть какой-то объем, она зачесала их назад и перевязала лентой. Черити уже знала, какое впечатление производят на людей ее красивые карие глаза, и всегда подводила их черным карандашом, таким образом отвлекая внимание от своей тяжелой челюсти. Но пластинки, которые она носила на зубах, сделали свое дело: теперь ее зубы были почти идеальными — ровными и белыми. Ее по-прежнему нельзя было назвать ни красивой, ни привлекательной, но она хотя бы стала терпимой.

— Черт возьми, что ты здесь делаешь? — вскричал встревоженный Уолт, заметив у ее ног чемодан.

— Приехала к тебе.

— А как же школа?

— Я закончила ее этой весной. В колледж я решила не поступать — в этом нет смысла, ведь мы скоро поженимся. Я никогда не хотела работать, как некоторые другие девочки, я мечтаю быть настоящей домохозяйкой и матерью. — Черити доверительно улыбнулась ему.

— О, Боже, Черити! — Его ноги подкосились, он опустился на стул напротив нее. — Но как я смогу тебя содержать? Мне только двадцать лет, и мне еще четыре года учиться. Ничего у тебя не выйдет!

— Выйдет, дорогой, я все обдумала. Я найду работу и стану помогать тебе. Тебе больше не надо будет столько трудиться.

— А твои родители? — ухватился юноша за последнюю соломинку надежды. — Наверное, твой отец пришел