Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

доктором из Пенлиндена, который звал дядю на похороны и указывал, что необходимо присмотреть за делами имения. Мой добрый дядя признал правоту доктора, без промедления отправился в старый ланкаширский дом и успел как раз к похоронам.

Дядя составил себе представление о кузене со слов своей матери (которая помнила капитана стройным красивым юношей в коротких штанах, кружевах, треуголке) и был поражен внушительными размерами гроба, содержавшего бренные останки кузена, однако крышку уже успели привинтить, и лица толстого старого греховодника дядя не увидел.

Глава IV

В гостиной

То, что я рассказываю, я слышал от самого моего дяди, а он был человеком правдивым и к фантазиям не склонным.

День выдался очень дождливый и ненастный, поэтому дядя уговорил врача и адвоката остаться на ночь в Уолинге.

Завещания не существовало – адвокат был в этом убежден, поскольку капитан постоянно выбирал себе все новых и новых врагов, что не позволяло ему дать достойный выход своей не имеющей устойчивого объекта злобе. Раз десять адвокат получал распоряжение составить черновик завещания, однако, по вине наследователя, ни в одном случае документ так и не был оформлен.

Поиски завещания не дали результата. Все документы были в порядке, за одним важным исключением: отсутствовали арендные договоры. Ввиду неких особых обстоятельств, связанных с арендой главных земельных участков – нет необходимости уточнять, о чем именно шла речь, – потеря этих документов была весьма неприятна и могла даже повлечь за собой очень опасные последствия.

Поэтому дядя взялся за усердные поиски. Адвокат его повсюду сопровождал, а доктор время от времени помогал советом. Тугой на ухо старик слуга был, по всей видимости, честным человеком и действительно ничего не знал.

Дядя Уотсон был очень сильно обеспокоен. Он вообразил себе – скорее всего, ему почудилось, – будто адвокат в какой-то миг бросил очень странный взгляд, и дядя вбил себе в голову, что адвокату все известно о договорах. В тот вечер в гостиной мистер Уотсон провел с доктором, адвокатом и тугоухим слугой душеспасительную беседу. На первом плане в ней фигурировали Анания и Сапфира, намеренный упор делался на то, каким тяжким грехом является мошенничество и воровство, а также прочие отступления от требований обыденной морали в делах, касающихся поместий, и прочее; затем последовала долгая и усердная молитва с пылким призывом к небесам побудить грешника вернуть украденные им документы, смягчив его сердце или устрашив его карой; если же он станет упорствовать в молчании, то да будет он, по воле Всевышнего, предан в руки земного правосудия, а документы да обнаружатся. Собственно говоря, дядя все время обращал проповедь к адвокату.

Когда с проповедью было покончено, гости удалились в отведенные им комнаты, а дядя Уотсон уселся у камина, чтобы написать два или три срочных письма. Когда он поставил последнюю точку, час был уже поздний, свечи горели неровно; все в доме, кроме дяди, уже улеглись и, надо полагать, заснули.

Очаг уже почти потух, было зябко, пламя свечей странно пульсировало, и отделанная старинными панелями комната с причудливой мебелью то ярко озарялась, то погружалась во тьму. Снаружи неистовствовал гром и завывала буря; где-то вдалеке, наверху, хлопали окна, и этот грохот, распространявшийся по коридорам и лестничным клеткам, напоминал чью-то шумную сердитую возню.

Дядя Уотсон принадлежал к секте, которая никоим образом не отрицает возможность сверхъестественных явлений – напротив, ее основатель решительно настаивал на существовании духов. При подобных обстоятельствах очутиться в темноте дяде вовсе не улыбалось, поэтому он обрадовался, когда вспомнил, что днем, за поисками документов, заметил в стенном шкафу в гостиной огарок восковой свечи длиной в добрых шесть дюймов. Он не стал терять времени, взял связку ключей, являвшихся теперь его собственностью, вскоре нашел среди них нужный и завладел свечой как самым желанным в тот миг сокровищем; затем он зажег ее и установил в подсвечник вместо одного из прежних огарков, потушил и второй и, при ровном свете, с облегчением огляделся. В тот же миг необычайный, бешеный порыв ветра швырнул в окно гостиной пригоршню гравия, раздался громкий стук, перекрывший рев и гул бури, так что мистер Уотсон вздрогнул и даже пламя свечи заколебалось.

Глава V

Спальня

Дядя отправился наверх, в постель, ограждая рукой пламя свечи, потому что коридорные окна отчаянно дребезжали, а его сейчас, больше чем когда-либо, страшила темнота.

Спальня у него была удобная, хотя и старомодная. Дядя закрыл дверь и задвинул засов. Напротив изножья кровати на туалетном столике между окнами стояло высокое зеркало. Дядя попытался сомкнуть занавески, но они не сдвигались. Дядя, как многие джентльмены в подобном положении, не имел при себе булавки, а большая подушка для булавок, обнаруженная под зеркалом, оказалась пуста.

Тогда дядя отвернул зеркало лицом к стене и обратной стороной к кровати, соединил занавески и прижал их стулом, чтобы они не расходились. В камине был разведен яркий огонь, за каминной решеткой громоздился изрядный запас дров и круглых углей. Дядя сгреб топливо в кучу, чтобы огонек в ночи запылал веселей, придвинул к кровати маленький, красного дерева столик на козлиных ногах, водрузил на него свечу, забрался в постель, склонил голову в красном ночном колпаке на подушку и приготовился заснуть.

Первым, что потревожило дядю, был шорох в ногах кровати, ясно послышавшийся, когда буря на мгновение утихла. Оказалось, что это всего-навсего прошелестели вновь разошедшиеся занавески; взглянув туда, дядя обнаружил, что они висят свободно, как раньше, и сел в постели – он не удивился бы, узрев в промежутке что-нибудь страшное.

Однако там было пусто, виднелись лишь туалетный столик, темная мебель и занавески, которые приводила в легкое колыхание бушевавшая за окном буря. Камин горел ярко и ободряюще, и дядя не стал подниматься с постели, еще раз сводить занавески и подпирать их стулом – возможно, из опасения, что они вновь потревожат его сон.

Вскоре он снова заснул, но был разбужен звуком, донесшимся, как ему представилось, от темного столика, где стояла свеча. Что это был за звук, дядя не знал, рассказывал только, что пробудился как от толчка и некоторое время в недоумении лежал неподвижно, а потом ясно различил шум, необязательно сверхъестественного происхождения, однако изрядно его напугавший. Дядя описал этот звук так: казалось, кто-то надавил на выпуклость в тонкой доске, а потом резко отпустил. Это был громкий внезапный треск, от которого подпрыгнул тяжелый подсвечник; на том все и кончилось, разве что дядя еще минут десять не мог уснуть.

Следующее его пробуждение было странно безмятежным – такие