Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

иногда случаются. По неизвестной причине мы вдруг спокойно открываем глаза и сон нас в одно мгновение покидает. На сей раз дядя Уотсон успел некоторое время поспать – свеча в серебряном подсвечнике уже in articulo [15] мигала. Но каминное пламя не потускнело, так что дядя надел на свечу колпачок; почти тут же раздался стук в дверь и какой-то все более громкий шепот, что-то вроде «тс-с!». В страхе и недоумении дядя снова привстал. Он вспомнил, однако, что дверь заперта на засов, а поскольку, даже уверовав в духов, мы остаемся в душе закоренелыми материалистами, эта мысль дядю обнадежила, он с облегчением вздохнул и начал успокаиваться. Но через минуту или две снова послышался стук в дверь – более громкий и резкий, так что дядя невольно крикнул суровым голосом: «Кто там?» Отклика не последовало. Испуг, вызванный неожиданностью, постепенно прошел – наверное, дядя вспомнил, что нередко, особенно в ненастные ночи, можно слышать скрипы и потрескивания, вызванные естественными причинами, но напоминающие возню домовых.

Глава VI

Колпачок приподнимается

Немного повременив, мистер Уотсон улегся на бок, спиной к двери и лицом к столику, где стоял массивный старый подсвечник, прикрытый колпачком, и смежил веки. Однако сон не возвращался. Дядю стали донимать всевозможные причуды воображения – некоторые из них я запомнил.

Он уверял, что отчетливо ощутил прикосновение к большому пальцу ноги, словно кто-то сунул руку под одеяло, желая потихоньку привлечь к себе внимание. Затем дядя почувствовал толчок, словно рядом с его головой, на валик, где лежала подушка, вскочил какой-то зверь размером с крысу. Потом очень тихий голос произнес «ох!» прямо дяде в затылок. Дядя был уверен, что ему это не чудится, однако обнаружить ничего не удалось. Время от времени он почему-то ощущал в мышцах легкие спазмы, затем внезапно кто-то легко и игриво поддернул средний палец его правой руки, что вызвало у дяди сильный испуг.

Между тем буря все так же выла, ревела и хрипло гоготала в кронах старых деревьев и в дымовых трубах, а дядя Уотсон, хоть и предавался молитвам и благочестивым размышлениям (как делал обычно, когда лежал ночью без сна), все же не мог унять бешеное сердцебиение; иногда ему думалось, что его осаждают злые духи, а иногда – что у него начинается жар.

Как бы то ни было, дядя решил не открывать глаз и, как те, кто попал в кораблекрушение вместе со святым Павлом, нетерпеливо ждал рассвета. Затем он, видимо, снова незаметно погрузился в недолгий сон, потому что за этим последовало новое спокойное, но мгновенное пробуждение – внезапно открыв глаза, он увидел всю комнату так ясно, словно бы и не засыпал.

В камине ровно, не мигая, горел красноватый огонь, в центре темного столика, как прежде, стоял массивный серебряный подсвечник, увенчанный высоким колпачком; взглянув (как ему казалось, случайно) на верхушку подсвечника, дядя Уотсон изумился настолько, что не знал, верить ли собственным глазам.

Дядя увидел, как крохотная ручка приподняла снизу колпачок и из-под него выглянуло человеческое личико размером с наперсток, с красивыми тонкими чертами. На личике лилипута был написан такой невыразимый ужас, что дядя оцепенел от испуга. В тот же момент показалась крошечная ступня, пара ножек в коротких шелковых чулках и башмаках с пряжками, а затем и весь человечек; ручками он держался за подставку для свечи, а свешенные вниз, вдоль ствола подсвечника, ножки стали удлиняться, ступни достигли столешницы, козлиных ног стола и, наконец, пола; ноги лилипута все время росли в длину и по мере приближения к полу странным образом увеличивались во всех размерах, так что ступни, вместе с башмаками, могли бы принадлежать стройному рослому мужчине, верх же фигуры оставался маленьким и увенчивался головой гномика, словно отражался в затейливо искривленном зеркале.

Утвердившись на полу, фигура обрела правильные пропорции (как это произошло, дядя не понял), и рядом с кроватью, полуобернувшись, стоял теперь красивый и изящный юноша в старинном военном мундире, с маленькой треуголкой, украшенной кружевами и плюмажем; однако на его лице было написано глубочайшее отчаяние – так мог бы выглядеть приговоренный к смерти.

Легкими шагами юноша подошел к камину и несколько секунд уныло стоял, повернувшись спиной к кровати и к каминной полке, – заметно было, как поблескивает в свете очага рукоять его рапиры; затем он пересек комнату и приблизился к туалетному столику – дядя видел его через раздвинутый в ногах постели полог, причем вполне отчетливо, потому что каминное пламя все еще давало не меньше света, чем добрых полдюжины свечей.

Глава VII

Призрак исчезает

Зеркало, как было принято в старину, имело внизу выдвижной ящик. Днем дядя Уотсон тщательно осмотрел его в поисках пропавших бумаг, однако безмолвный посетитель выдвинул ящик до отказа и нажал сбоку пружину; в глубине открылось дополнительное отделение, откуда он извлек перевязанную розовой ленточкой связку бумаг.

Все это время дядя, пораженный ужасом, всматривался, не мигая и затаив дыхание, а призрак ни малейшим знаком не давал понять, что знает о присутствии в комнате живого человека. И вот он впервые обратил свое мертвенно-бледное лицо прямо к моему дяде, уставив на него невидящий взгляд, и многозначительно улыбнулся, поднимая изящными пальцами небольшой пакет. Затем он хитро подмигнул и, надув одну щеку, изобразил гримасу, которая при иных, не столь жутких, обстоятельствах могла бы показаться забавной. Дядя Уотсон не мог определить, то ли призрак действительно кривляется, то ли его черты просто подернулись рябью, которая все время искажала пропорции его фигуры, видимой словно через какую-то неоднородную преломляющую среду.

Затем призрак проделал путь к кровати; когда он приблизился, на лице его стали заметны усталость и злоба. Дядя испугался до полусмерти, полагая, что призрак задумал недоброе. Но это было не так; офицер (дважды преодолев короткое расстояние между туалетным столиком и противоположной стеной, он, казалось, состарился лет на двадцать) опустился в большое кожаное кресло у камина, поодаль от кровати, и водрузил пятки на каминную решетку. Ноги призрака как будто раздувались, на них появились бинты; туловище, покачиваясь, также менялось: как и ноги, оно постепенно достигло чудовищных размеров и обратилось в жирную тушу; мертвенно-бледное лицо с бесцветными стеклянными глазками перерезали глубокие старческие морщины; вместе с этой метаморфозой, которая происходила так же неприметно, но стремительно, как меняют свой цвет облака на закате, поблек и красивый мундир, и на его месте возникло каким-то образом просторное одеяние из серой шерсти; фигура покрылась, казалось, пятнами гнили – это были скопления червей, то