Помоги мне умереть - Наталия Лирон

– Как?! Объясните мне КАК может быть такое? – орала я на доктора Снегирь. – КАК?

– Так бывает, – она смотрела на меня печальными глазами из-за очков, – Марина Владимировна, поймите…

Егор ждал за дверью.

Впервые техник, который делал скан, не улыбнулся, как обычно, а, понурив голову, сказал, что результаты будут у врача.

Тогда декабрь празднично расцвечивал улицы огнями и всюду ходили весёлые люди. Возле Казанского продавали горячую кукурузу и глинтвейн, под ногами чвакала петербуржская зимняя слякоть. На скане Егор светился очагами, словно новогодняя ёлка, почти так же празднично.

Перепуганный до смерти, он сидел в коридоре, пока я общалась с Анной Алексеевной, и наверняка слышал мои крики.

Как и полтора года назад, у Овербаха, я не верила в то, что это наш скан, не могла поверить. И требовала подтверждения, давая судьбе возможность «переиграть», ведь пока не знаешь наверняка, всегда можно сделать вид, что это «ошибка». Но, как и в прошлый раз, судьба оказалась не на нашей стороне.

– Не говорите ему, – я посмотрела на врача, когда она перепроверила данные, – не говорите.

– Марина… – Она протянула вперёд руку, пытаясь до меня дотронуться.

– Не надо, – я отдёрнулась, – ничего не надо. И утешений не надо. Всё будет хорошо, слышите? ВСЁ, МАТЬ ЕГО, БУДЕТ ХОРОШО! – почти крикнула я, не стесняясь в выражениях. – Потому что по-другому, НА ХРЕН, И БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!

– Я понимаю, понимаю, – доктор Снегирь кивала мне, как наверняка кивала многим и многим родителям.

– У вас дети есть?

– Две дочери. Четырнадцать и десять. Я правда понимаю, – она чуть отъехала назад вместе со стулом, – никто не виноват. Это рецидив.

– Не говорите Егору, – я смотрела на неё испуганно, не представляя, КАК ему об этом сказать, – пусть поживёт спокойно. А мы… что-нибудь придумаем.

– Марина Владимировна, он же умный парень и, конечно, сам всё понял, разве можно тут не догадаться?

По стенам кабинета летали нарисованные снегири, видимо, призванные поднимать настроение посетителям, но сейчас они вызывали только гнев. Как и всё, что было о радости и веселье.

– Почему опять? По-че-му? Я не смогу, нет, НЕ смогу пройти это снова! А Егор? Я даже не представляю, – я действительно не представляла, – что делать-то? Опять лететь в Тель-Авив? У нас денег не хватит. Это они напортачили с лечением? Это из-за израильских докторов?

– Погодите, – она искренне пыталась меня успокоить, – врачи тут ни при чём, всё сделано отлично, просто так бывает. Мы же врачи, а не боги.

– Жаль! Лучше бы были боги!

– Да, лучше, – легко согласилась она, – но это, к сожалению, не так. Я назначу консилиум и посоветуюсь с коллегами. Можно и в Израиль, но у нас будет не хуже, я вам обещаю. У нас хорошая база и современное лечение. И платить ничего не придётся, ну почти. Во всяком случае, точно существенно меньше, чем за рубежом.

– Господи, – я уткнулась локтями в её стол, положив на руки голову, – гос-по-ди…

Мозг отказывался переваривать реальность.

Когда я вышла из кабинета, увидев Егора, поняла, что он знает. Конечно, доктор Снегирь права – не дурак же он, в самом деле.

– Насколько всё плохо?

Он сидел съёжившись, втянув голову в плечи.

– Детёныш… – Я стиснула зубы, пытаясь улыбнуться.

– Мам?

– Всё не так страшно, – я стояла возле двери кабинета, – просто кажется…

– Я тоже хочу поговорить с Анной Алексеевной, – он встал, – и хочу услышать правду.

Я посторонилась, пропуская его в кабинет.

– Здравствуйте. – Он посмотрел на врача прямо. Высокий, светловолосый, худой и бледный. И красивый, хоть картины с него пиши.

Метастазы в левом лёгком и позвоночнике. Крупицы клеток, но они есть. И новый очаг в другом коленном суставе.

«Предрасположенность», «так бывает» – эти фразы кругло лопались, оставляя после себя пустоту.

Химия, возможно, ампутация, снова химия, если не поможет – резекция лёгкого.

«Надо бороться, надо бороться, надо настроиться на позитив и бороться».

Домой мы пришли оглушённые и тихие. Оба. Я отпустила няню Настю и взяла Мишку на руки. Егор пошёл к себе… а через пару минут я услышала грохот, посадила малыша в манеж и рванула в детскую.

Всегда спокойный Егор крушил всё, что попадалось под руку, доставал и рвал картины, оторванной от мольберта ножкой лупил по столу, компьютеру, полкам.

– Егор… – голоса не было, остался только шёпот со слезами, – с-сыночек…

– А-а-а! – кричал он, не замечая меня. – Чтоб вы сдохли! Чтоб вы все сдох-ли!!

Ярость захлёстывала его, я видела, как он выдыхается, устаёт, но продолжает молотить по всей комнате. И слышала, как орёт перепуганный младенец.

Наконец, обессилев, он стёк на пол, задыхаясь рыданиями.

Два шага – и я рядом с ним на полу, пытаюсь обнять, он отталкивает, но слабо, слабо. Обнимаю, прижимаю к себе, как маленького. Длиннорукого и длинноногого жеребёнка.

– Ш-ш-ш-ш… Шшшш… я с тобой, с тобой.

Не замечаю, как тоже плачу.

Боли и страха столько, что мы захлёбываемся в этой чёрной жиже, тонем, тонем…

– М-м-мам…

– Ш-ш-ш-ш… – баюкаю его, как крошечного Мишку, – хороший, родной…

Мои тёплые слёзы падают ему на лицо.

– Мм-м-мам… – Он вцепляется в меня крепко, будто я пристань, спасательный круг, но я такая же лодчонка в огромном неспокойном океане, плывущая рядом, я не могу его защитить, спасти.

– М-м-мам… – рыдает он и не может остановиться.

Я слышу, как кричит из другой комнаты малыш, и мне кажется, что они оба – это один человек, только разных возрастов. Чувствую, как лютый ужас невероятной силы поднимает надо мной волну в десять этажей, которая вот-вот рухнет и разметёт нас в щепки, в песок. Ничего не останется. Только безумие.

«Заткнись! – рявкнул голос внутри меня. – Просто закрой свою пасть!»

– Егор. – Я чуть отодвинула его и слегка тряхнула.

Он поднял голову:

– Что?

Я смотрела ему в глаза, внимательно, долго.

– Что?! – рассердился он.

– Вот! – Я подняла палец вверх. – Ты должен злиться, а не слёзы лить. Плакать, конечно, тоже можно, но без толку. Как сказала наша птичья врач, будем бороться.

– Мам, – он скривился, – ты серьёзно?

– Да, – я сжала кулаки, – ДА, я, блин, серьёзно! Потому что я не собираюсь тебя хоронить! Поэтому ты даже не представляешь, насколько я серьёзно! И стоит поговорить с кем-нибудь ещё, уточнить, есть ли смысл ехать в Израиль или всё делать тут.

Он замолчал, удивлённый моей вспышкой. Мы оба слышали крик ребёнка.

– Мишка. – Егор мотнул головой в сторону спальни.

– Угу, – я медленно встала и подала