Тише - Кейт Максвелл

Но мы никогда так не делаем, потому что Эш обожает гулять по Нью-Йорку. Он не меньше моего очарован этим городом: непривычными звуками сирен и желтыми такси, яркими букетами всех цветов и оттенков возле уличных магазинчиков, собаками в стильных одежках и установленными на тротуарах надувными крысами[55] высотой с двухэтажный дом. Когда я привезла его впервые, он поднял на меня круглые от удивления глаза и развел ладошками – мол, что это за странное место? А я улыбнулась и сказала:

– Мы в Нью-Йорке, малыш. Настоящий дурдом, согласись? И как я умудрилась прожить здесь так долго?

Я частенько об этом задумываюсь. Нынешний Нью-Йорк похож на более отчетливую версию прежнего себя – будто кто-то обвел его контуры перманентным маркером. Вечером, уложив Эша, мы с Джесс располагаемся на бежевом диване напротив окна и говорим, говорим… Восполняем пробелы, рассуждаем о том, как могла бы сложиться наша жизнь, и приходим к одному и тому же выводу: что бы ни происходило, ночь всегда будет сменяться утром.

Джесс теперь тоже другая. Или мне это лишь кажется в свете открывшихся обстоятельств? Нет, вряд ли. С каждым разговором ее голос звучит все тверже, громче, увереннее. У нее даже осанка меняется. Раньше ее часто спрашивали, не изучала ли она технику Александера[56], потому что она всегда ходила с ровной, как у балерины, спиной, контролируя каждое свое движение; и никогда не сутулилась – в отличие от меня. Но сейчас ее руки двигаются свободно, подбородок и плечи опущены. Из-за этого она выглядит старше, зато более расслабленной. Счастливой.

Мамы (ее мамы, не моей) больше нет. Чувства, которые я к ней испытываю, – сложные, противоречивые; они похожи на упрятанный в дальний ящик клубок проводов, которые никто не собирается распутывать. Она любила и оберегала меня ревностно, однако все же недостаточно сильно и непрерывно; потому что не была моей настоящей матерью.

Мы с Джесс дискутируем об этом часами, пытаясь понять, кто же кого защищал. Но потом вспоминаем что-нибудь о маме: ее любимый афоризм, привычку пощипывать мочку уха в минуты задумчивости… Я рассказываю, как она обожала Эша. Как кружила в тот день по моей квартире с ним на руках; рассказываю снова и снова, потому что у меня так мало воспоминаний о них вдвоем, что я цепляюсь за немногие имеющиеся, бесконечно прокручивая их в памяти. Затем мы с Джесс говорим о мелких, но оттого не менее важных вопросах, оставшихся без ответов: болела ли я ветрянкой? В каком возрасте Джесс начала ходить? Это знала только мама. И тогда, обнявшись, мы плачем и прощаем ее, после чего весь цикл повторяется сначала.

Единственный человек, помимо Джесс, с кем я непременно вижусь, приезжая в Нью-Йорк, – это Нейтан. Конечно, случается порой натыкаться на знакомых: уж слишком Манхэттен тесный. Иногда это хороший друг или подруга, и тогда я радуюсь встрече; они ругают меня, что не выхожу на связь, и мы идем чего-нибудь выпить или ужинаем в ресторане. Чаще это менее приятные люди, поэтому я предпочитаю перейти на другую сторону улицы или делаю вид, что не заметила: парень с сайта знакомств или бывший коллега, с которыми я намеренно оборвала все контакты.

В мой нынешний приезд это Лекс.

Зайдя в ресторан, я сразу понимаю, почему Нейтан выбрал именно его. Минималистичный интерьер в скандинавском стиле прекрасно смотрится при свете летнего дня, когда солнце золотит своими лучами белоснежные стены. Блюда, которые официанты выносят из кухни, представляют собой маленькие шедевры: гнездо, заполненное крошечными голубыми яйцами в темную крапинку; мшистый холмик диковинного гарнира со свиными ребрышками. На круглом столике в углу стоит табличка «Зарезервировано». Я сажусь и начинаю машинально прикидывать, с какого ракурса получатся самые удачные снимки, хотя знаю, что последнее слово все равно останется за Нейтаном. Он, как всегда, опаздывает. Коротая время до его прихода, я пытаюсь решить, стоит ли нам выпить здесь или лучше пойти прогуляться – на улице еще тепло, к тому же я скоро вернусь в Лондон и долго еще не смогу выйти из дома без верхней одежды. И вдруг замечаю сидящего у барной стойки Лекса.

Он один. И явно никого не ждет – это попросту невозможно, так как места по обе стороны от него заняты людьми, беседующими со своими соседями. Вставив в уши проводные наушники от Apple, он ковыряет вилкой салат и пролистывает телефон.

Живя в Нью-Йорке, я и сама обожала так делать.

Даже не верится…

Если подойти ближе, наверняка можно заметить выглядывающие из-под шапочки седые прядки чуть ниже висков и в области шеи. Но с того места, где я сижу, он кажется таким же, как и четыре года назад, когда я видела его в последний раз.

Лекс.

На мгновение у меня возникает мысль его окликнуть; потом я вспоминаю о маме, которая наверняка сказала бы, что не стоит ворошить прошлое, что жизнь слишком коротка и что надо уметь прощать. А еще – о словах Ребекки: «Возможно, это увольнение – лучшее, что с тобой случалось», и понимаю, как же она была права.

Нет.

– Пожалуй, мы сегодня пойдем в другое место, – говорю я девушке-администратору.

И, прежде чем она успевает ответить, толкаю дверь на улицу, достаю из сумки телефон, печатаю: «Встретимся в винном баре на Десятой» и нажимаю «отправить».

Шестьдесят три

Холодильник уже несколько дней подозрительно дребезжит. Надо бы спросить Ребекку, нет ли у нее знакомого мастера; добавить «починить холодильник» к списку дел, сразу под «записаться на стрижку» и «забрать белье из химчистки». Этот список становится все длиннее, потому что у меня вечно не хватает времени.

За стенкой, в спальне, просыпается после дневного сна Эш, и я иду к нему. Не так давно он перебрался в кроватку побольше, доставшуюся ему «по наследству» от Лили и Пенни. До этого мы с ним спали в одной комнате, как сиротки в дортуаре, – я на придвинутой к окну двухместной кровати, а он в своей деревянной, у самой двери. Теперь же я сплю на раскладном диване в гостиной.

– Готовься переезжать, – сказала Ребекка, отдирая от изголовья принесенной кроватки наклейки с единорогами. – Тебе нужна отдельная комната.

Она права: в скором времени я начну подыскивать новую квартиру, когда возьму еще пару клиентов, и с деньгами станет получше. Ну а пока мне совсем не трудно каждый вечер раскладывать диван; я рада, что моя бывшая