Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис

году на Колыму устремились первые геологические партии. За ними потянулись военные караваны. Тюркские племена вместе со своими оленями и ярангами прошли инвентаризацию. Их организовали в совхозы, обучили худо-бедно русскому языку, переориентировали на спирт. Советская власть пришла на Колыму пограничными заставами, военными базами, концентрационными лагерями и смертельным пьянством.

Бросив в гостинице рюкзак, отправился бродить по улицам. По главному проспекту добрел до «Шанхая» — беспорядочного нагромождения лачуг и прогнивших изб, построек барачного типа, наспех прилепленных к кромке свинцового моря. Эти шедевры гулаговского зодчества, пропахшие сыростью, крысиным пометом, штукатуркой и бог знает еще чем, прекрасно удовлетворяли всем местным нуждам — годились и под баню, и казарму, и детясли или овощной склад. Кто-то подсказал — прогуливаться здесь небезопасно.

По безликим улицам лениво двигались серые от несмываемой пыльной скорлупы автобусы и открытые грузовики, специально оборудованные для перевозки плененных душ, с притороченной к кабине собачьей конурой для надзирателя. Зэки. Значит, не все лагеря здесь ликвидированы после смерти верховного злодея, как рассказывали геологи. Всякий раз я останавливался и пытался разглядеть лица сидящих в кузове. Но не тут-то было. Зато охранники настораживались, напрягались. Они не привыкли к постороннему вниманию. Местных не удивишь. Почти все — либо «бывшие», либо их потомки. Насмотрелись, поди. После освобождения их оставляли на поселение «до особого распоряжения», которое почему-то все не приходило. За это время родственники на материке окончательно теряли их следы, списывали. Ехать было некуда, не к кому, да и не на что. Поселение становилось вечным.

Я попал в группу, которая должна вести наблюдение за режимом таяния льда в районе Сеймчана, что в полутысяче верст от Магадана. Выяснилось, что полет в Сеймчан откладывается по крайней мере до прибытия руководителей экспедиции. На следующий день Альберт за мной заехал с обещанным сборником стихов.

— Сейчас пойдем к моему другу в Радиокомитет. Он нас уже ждет.

В дверях гостиницы сталкиваемся с Костей, который бросается на шею чуть ли не с поцелуями.

— Не бросайте меня. У меня, кроме вас, в городе ни одной живой души.

Гостеприимство Адамова выше симпатий и антипатий. На радио приехали втроем. Друг Альберта встретил нас широкой улыбкой, полез в шкаф за коньяком.

— Борис Рубин, зампредседателя, — отрекомендовался он. — Можно просто Боря. Борис Моисеевич Рубин после войны осел на Чукотке, редактировал местную газету. Потом перебрался в Магадан. Полжизни провел на севере. Как и Адамов, влюблен в эти края, как и Адамов, пишет стихи, как и Адамов, открыт и бесхитростен. Завершили вечер у Бориса дома. Его хобби — сманивать людей на север. Только об этом и говорит. С маниакальной аффектацией.

— Плюнь ты на свой филфак. Что они там знают о жизни? Переведись на заочный и переезжай в Магадан. Я беру тебя к себе на радио. Только здесь ты уже через год почувствуешь себя профессионалом. Ты за год узнаешь столько, сколько тебе за 10 лет в Москве не снилось. Я оплачу тебе переезд.

— Зачем вам это нужно, Борис? Вы ведь меня не знаете.

— Знаю. Я все о тебе уже знал до того, как ты рот открыл. Я в человеке еще ни разу не ошибся.

— А вы знаете, что в Москве мне не позволено даже по тем улицам ходить, где расположились такие учреждения, как ваше?

— Можешь не рассказывать. Это я понял еще раньше. Но здесь не Москва. Если согласишься, никогда не пожалеешь об этом. Через два года ты будешь как журналист недосягаем. Соглашайся.

Программы андроидов пока работали безупречно. Но вот возникли первые признаки сбоя и непослушания. Служанка в средневековом замке — страшно подумать — отказала домогавшемуся ее гостю. Тревожный сигнал. Роботы чего-то боятся и, кажется, вообразили себя гуманоидами. А может, пресытились существованием, свободным от правил, законов, запретов и оценок? Что будет, если они в один прекрасный день в очередной раз вернутся, но уже со своими законами? А еще наплодят себе подобных, которые своими легированными костьми лягут за легитимацию предков. Ведь гости-то тоже не всегда — славные ребята, особенно в глазах андроидов, которые решили жить по понятиям.

Я заметил, что во время разговора Борис краем уха прислушивается к параллельной беседе Альберта с Костей, который, в свою очередь, вербует Адамова, уговаривая и его все бросить и переехать… в Торжок. В Торжке он и его познакомит с «замечательными парнями».

— Это люди дела. Мы создали молодежную организацию патриотов.

— Мне никто не мешает быть патриотом и здесь. — Деликатно отбивается Альберт.

— Здесь? Я видел, кто вас здесь окружает. Сплошь коряги-варяги да чукчи оненеченные. Это же обезьяны, которые достойны только за нашей скотиной присматривать, а не в исполкомах заседать.

— Интересно… Ну, а как твои парни собираются поступить с евреями? Их же больше, чем коряков?

— Евреи — самый умный народ. Мы их уважаем. У нас для них двери открыты. Они же белые люди.

Борис незаметно подает мне знак, приглашая выйти с ним на кухню.

— Где вы подобрали это насекомое?

— Попутчик. — Смущенно пожал я плечами.

— По-пут-чик… Какое емкое, какое сказочное русское слово!

Мы вернулись в комнату. Чтобы освободить Альберта от погромщика из Торжка, я попросил его почитать стихи. И он читал.

Хмурому детству не спится в осенней постели.

Это не листья, не гроздья мигающих звезд.

Рано взрослея, мы в сказке пожить не успели.

Юность-царевну сосватал колдун-паровоз.

На прощанье я обещал Рубину подумать над его предложением.

СЕЙМЧАН

Полыхнет и окутает мир голубое сиянье,

Нам откроются мысли и планы, как наши почти,

По зеленым дорожкам сбегутся, крича, марсиане

поглазеть на приезжих сквозь розовые очки.

А. Адамов

Руководители экспедиции, как угорелые, челночили между тремя отрядами, разбросанными по Магаданской области, координировали работу, распределяли обязанности и запасы продовольствия. В результате, нашему отряду пришлось застрять на добрые две недели в Сеймчане, административном центре Среднеканского района, еще совсем недавно сплошь усеянного концлагерями и рудниками. Группа состояла из двух аспирантов-геофизиков, каждый год приклеивающихся к различным экспедициям ради экзотики и бесплатных полетов, и трех новичков-рабочих. Геофизики были одержимы желанием скорей попасть на место, чтобы всласть заняться браконьерством (охота в это время года запрещена). Они мечтали вернуться в Москву с медвежьей шкурой, на худой конец, с рогами снежного барана. Ребята были вполне профессионально экипированы — новенькие горизонталки 12 калибра и полрюкзака жаканов да картечи. Туляк Серега довольствовался скромной «белкой». Правда, вскоре он удивил нас… трофейным вальтером и получил в награду прозвище Просперо. Пятый —