Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис

расшириться до фонарей филиппинского долгопята, а голос — до диапазона Имы Сумак. Поистине у страха глаза велики. Страх был оправданным. Пока Вася мирно почивал, неизвестные злоумышленники стащили из-под носа его карабин и два патрона. Тут же был поднят по боевой тревоге майор Пономаренко, который (надо отдать ему должное) быстро сориентировался в обстановке. Не задавая никаких вопросов, он подозвал одного из подопечных и распорядился привести к нему Сеньку-кузнечика. Вскоре курносый юнец лет 15 предстал пред нами, как лист перед травой, с заспанным и до сердоболия невинным видом.

— Вот что, кузнечик, — жестко процедил Паномаренко, — я даю тебе 5 минут. До истечения этого времени я хочу видеть украденный карабин. Если ты опоздаешь на одну минуту, то сегодня же вернешься в колонию на полный срок. Время пошло.

Приваленный досками карабин обнаружился в 30 метрах от нашего сходняка в густом кустарнике.

— Где патроны?

Сенька понуро молчал.

— Покажи хотя бы, в какую сторону ты стрелял. — Поучаствовал я в допросе кузнечика.

Не поднимая головы, Сенька кивнул в сторону наледи. Тут я заметил, исступленно приближающегося Просперо и бросился ему наперерез. Просперо послушно ретировался. Напряжение спало, а экскурсантов в тот же день вернули домой. Но свято место пусто не бывает. Едва улеглись страсти, как в лагере объявились новые гости.

МЕДВЕЖЬЯ ОХОТА

Питер, проснулся в борделе. Накануне вечером он стоял перед выбором — принять участие в ограблении банка или остаться с девушкой-андроидом. Он благоразумно выбрал второе. На его месте я поступил бы также. Питер подошел к окну. Улица была усеяна трупами.

Поначалу охотничий азарт заразил и меня. В сеймчанском отделении милиции нам выдали под расписку пару револьверов и карабин, которые начальница выдавала нам тоже под расписку на время дежурства на наледи или таежных переходов — чтобы отбиваться от медведей. Вместе с аспирантскими стволами и Просперовским вальтером мы располагали вполне приличным арсеналом. От револьверов, правда, проку было никакого. Для медведя это была детская хлопушка, а в войну играть было уже поздновато. Зато можно было бегать с револьвером за дикими утками, бурундучками или даже подстерегать у речки вальяжных хариусов, как это практиковал непредсказуемый Пятница. А однажды я застал его в нашей комнате затаившимся на кровати. Из кладовки до середины комнаты тянулась тонкая дорожка из крупы. Оказалось, что накануне Пятница заметил возле наших съестных припасов мышонка. И вот боец дожидался грабителя с оружием в руках.

Каньон подо мною…

Стволы с утра до вечера драились, чистились, проверялись, смазывались в надежде на то, что вот-вот подвернется настоящее дело. Энтузиазм возрос после того, как якут Вася предупредил — где-то поблизости бродит крупный подранок, старайтесь не попасть ему в лапы. Раззадоренные этим известием, мы разработали план ночной засады. Решили поджидать косолапого вблизи отвалов в том месте, где долина буквально перерезана от сопки до сопки сторожевыми вышками (пригодных к использованию было в аккурат по числу охотников). Светлая северная ночь создавала идеальные условия для обзора местности. Трудно было представить себя в более нелепой ситуации — в лагерной вышке с оружием в руках. Чтобы не уснуть, я пытался представить себе эту же картину лет эдак 15 назад. Те парни в тулупах, что когда-то дежурили на моем месте, тоже, небось, боролись со сном, высматривая во все глаза своего зверя. Еще в сеймчанской столовке я услышал от бзэка (бывший зэк) рассказ о двух украинцах, братьях-двойняшках, сидевших с одинаковыми сроками по одинаковым обвинениям в этом лагере. Одного из них расстреляли конвоиры на глазах близнеца. В 50-градусный мороз уцелевший брат пробрался ночью за жилую зону, чтобы похоронить его. Сделал из снега холм, соорудил крест. Когда возвращался в зону, заметили и расстреляли с вышки (не с моей ли?) из пулемета. А сколько было их, неоплаканных, непогребенных! Современная Антигона Надежда Мандельштам заблуждалась, утверждая, что «мы принадлежим к бесслезному поколению». Мы принадлежим к бесслезной цивилизации. И «железного Феликса» (у меня на глазах) оземь грохнули, и камушек Соловецкий на Лубянке любовно уложили. Сегодня, когда пишутся эти строки (это через 50-то лет после той бесславной медвежьей охоты), в российской печати идет жаркая дискуссия: целесообразно ли обнародовать имена гулаговских охранников. Заметьте, не наказывать, а обнародовать… Хотите знать, как относится к этой инициативе новое поколение — «слезливое», в глаза не видевшее ни похоронок, ни самиздата? Из откликов на сайте «Эха Москвы»:

— Вы хотите, чтобы Россию обвинили в антисемитизме? (Изящный намек — исполнители, мол, все — жидомасоны);

— Боюсь, больше в антихохлизме (дань политической конъюнктуре);

— Лучше составить списки тех, кому приходят в голову такие идеи по разжиганию в обществе конфликтов (идеи по канонизации «святого Иосифа» — Сталина — разумеется, продуктивней для консенсуса);

— Проще расстрелять всех «либералов». Земля станет чище, воздух свежее (вот оно, универсальное и испытанное «окончательное решение»);

— Ваш ГУЛАГ закрылся 60 лет назад. Вы ещё Первую мировую вспомните, юмористы! (ну да, нам, юмористам, ГУЛАГ, а вам — «праздник с сединою на висках»).

Победившим — честь победы!

Охранявшему — любовь!

(Шиллер)

Андроиды были совершенны и поведенчески реалистичны. Единственная недоработка — ладони. Отличить их визуально от гостей можно было только по утолщенным складкам на сгибах. Восточные куда совершенней. Подводят только слезные железы. Бесслезное поколение роботов. А может, это мы развлекаем андроидов, а не они нас?

Операция ничего не принесла. Более того, к нашему изумлению, наутро мы обнаружили на отвалах свежие медвежьи следы. То ли зверь нас перехитрил, то ли мы клевали носом. А может, медведи здесь были специально, с колыбели тренированы на выживание в условиях окололагерного режима. Шаг вправо, шаг влево — и поминай, как звали.

Чтобы не снижать градуса боеготовности, на следующий день мы полезли на сопку. Карабкаясь на четвереньках и провоцируя осыпи, мы через полчаса добрались до хребта. Только теперь я смог выпрямиться. То, что открылось взору, пером не описать. Казалось, что я на вершине мира, а от одной мысли, что нам предстоит обратный путь, холодела спина — такая глубина поглотила мой нынешний мир. И не разобрать, где кончается ужас кромешный и начинаются восторг и изумление. Передохнув и попривыкнув, мы тронулись вдоль гребня в поисках бараньих троп, чтобы посыпать их солью — испытанный охотничий способ заманивания зверя. Так, по крайней мере, утверждали наши эксперты-аспиранты.

Неудача со свирепым подранком не охладила охотничьего пыла и жажды крови. Скорей, наоборот. Еще