Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

проверить, как я, и первое, что он сказал было: «С такой девушкой тебе не светит умереть раньше времени. Если опустишь руки ты, за твою жизнь придется сражаться ей. И поверь мне, уж она точно справится лучше тебя». В общем, настоятельно посоветовал мне больше так не тупить.

Йенни грустно усмехнулась и подалась вперед, чтобы запечатлеть короткий поцелуй на губах Акселя. Он провел большим пальцем по ее щеке, а затем выпустил Йенни из объятий.

– Пожалуйста, прости меня. Мне так жаль…

– Перестань, все в порядке… теперь. Ты не хочешь взглянуть на свой подарок? – уже более оживленно спросила Йенни, кивнув в сторону гитары. – Я не успела подарить тебе в тот день, поэтому принесла его сюда.

Аксель наконец отвел взгляд от ее лица и, повернув голову вправо, обнаружил черный кейс с логотипом «Гибсон», горизонтально уложенный на полу у дивана.

– Не может быть, – прошептал он, приближаясь к подарку.

Аксель опустился на колени, щелкнул медленно три металлических замка, откинул назад широкую крышку. Йенни подошла к Акселю сзади. Не стараясь даже сдержать улыбку, она положила ладони ему на плечи.

Аксель провел рукой по деке гитары, наслаждаясь прикосновением к гладкой отполированной поверхности. Затем его пальцы заскользили по золотой гравировке.

– Йенни, спасибо огромное, конечно, но я не могу принять такой подарок, – сказал Аксель наконец. – Эта гитара стоит тысяч пятнадцать крон. Это слишком дорого. Я правда… правда не могу.

Йенни улыбнулась еще шире и тоже встала на колени. Она тесно прижалась к Акселю со спины. Ее руки покоились теперь у него под грудью. Йенни поцеловала Акселя в шею, с умилительным задором щекоча носом его кожу. По его спине пробежали мурашки, и он вздрогнул.

– Йенни, я серьезно. Я настаиваю на том, чтобы ты вернула гитару в магазин.

– Ее никто уже не примет. И вообще, я бы все равно не стала возвращать твой подарок. Когда еще дарить такие вещи, если не на восемнадцатилетие?

– Это те деньги, что ты копила на новую камеру, да? – спросил он, развернув лицо к Йенни.

– Тебя это волновать не должно, – ответила она уклончиво, придвинувшись ближе.

– Значит, это они, – заключил Аксель. Спустя несколько секунд он поднес ладонь Йенни к губам и проговорил: – Спасибо тебе. Я об этой гитаре мечтал с тринадцати лет… Спасибо.

– Пожалуйста. С прошедшим днем рождения!

Йенни чуть приподнялась и прижалась щекой к щеке Акселя.

– Ну так ты сыграешь что-нибудь? Мне не терпится послушать!

– О, поверь, тебе не придется просить дважды.

Аксель высвободил ладонь Йенни, а затем достал гитару из кейса. Поднявшись с пола, ребята прошли к красному диванчику и плюхнулись синхронно на продавленное сиденье.

– Ну… А как проходят твои дни? Чем вы занимаетесь обычно? – поинтересовалась Йенни, пока Аксель подключал гитару к усилителю, что-то внимательно рассматривая в инструкции.

– Ходим на психотерапию, гуляем во дворе. – Он стал поочередно защипывать струны, поворачивать хромированные колки, настраивая гитару. – Очень часто просто сидим здесь, в этой комнате, и разговариваем. Заняться особо нечем, и ничего лучше мы пока не придумали. И, на самом деле, это здорово. Здорово слушать других людей и понимать, что ты не один с этими проблемами столкнулся. Нас много.

– Это и впрямь здорово, – согласилась Йенни. – Я очень рада это слышать.

– Здесь есть еще два человека с биполяркой, помимо меня. Анне всего пятнадцать, Исак моего возраста. Обоих госпитализировали из-за того, что они были в зоне высокого суицидального риска. Все тут рассказывают, что им помогает хоть как-то контролировать их болезнь, рассказывают про то, как это все протекает у них. Мы делимся хитростями, опытом, иногда так по-чернушному шутим, как можно шутить только с кем-то, кто с таким же дерьмом живет. Да и вообще, это не такое ужасное место, как его показывают по телику. Ты многому учишься здесь. – Призадумавшись, он добавил: – Точнее, конкретно эта больница не так уж и плоха. Исак до этого был госпитализирован четырежды, и все четыре был раза в разных больницах. В некоторых местах реально невыносимо, судя по его рассказам.

Йенни слушала его, но взор ее был прикован к тонкой полосе, что розовела на его шее. Йенни совсем притихла, ожидая, когда Аксель начнет играть. Краем глаза он уловил на ее лице печаль, какой ему не доводилось видеть прежде.

Спустя несколько мгновений раздался сочный, низкий звук гитары. Аксель молча перебирал пальцами по грифу, закусив губу и ритмично постукивая ногой. Йенни узнала это соло мгновенно, растроганно свела вместе брови. Гитара плакала, и боль ее изливалась в череде прекрасных меланхоличных звуков, в едва уловимой дрожи струн.

– Потому что ничто не длится вечно. Даже холодный ноябрьский дождь[71], – прошептала Йенни, и губы ее искривила печальная улыбка.

– Даже холодный ноябрьский дождь, – повторил Аксель. Гитара замолкла. Аксель взглянул на Йенни. – Ты ведь говорила, что любишь это соло.

– В твоем исполнении я люблю его еще больше.

Аксель открыл рот, словно хотел что-то сказать, но сразу же передумал. Вновь послышалась музыка – она скользила по коже, точно шелковая простынь, застывала на губах прохладой осенней ночи. Йенни замерла на месте, осознав, что Аксель играл вступление к «Fix you».

Он внимательно смотрел в ее глаза, видел, как, подобно елочным игрушкам, в них звенели, переливались утомление и тоска. Сердце, которое, казалось, онемело за последние недели, забилось чаще, и каждый удар приносил с собой боль, от которой спирало дыхание. Аксель не мог без ужаса смотреть на то, во что он превратил девочку, которая когда-то носила в себе ослепительный свет ясного звездного неба.

– Ты же ненавидишь эту песню, – заметила Йенни неуверенно.

– Я ее не ненавижу. С чего ты взяла? Просто… недавно я посмотрел на нее совсем по-новому. Наконец она обрела смысл и для меня. – Аксель взял до мажор, провел по струнам медиатором. – Да и как я могу ее ненавидеть, если с нее все началось?

Рассеянно улыбнувшись, он тихо запел, вдумчиво и осторожно произнося каждое слово.

Губы Йенни задрожали, слезы засеребрились в уголках ее глаз. Она обняла себя за плечи, глядя на Акселя заботливо и печально. Весь этот необъятный мир как будто остался в расфокусе, и все исчезло, испарилось. Все, кроме Акселя, его голоса и гипнотически-прекрасных звуков гитары.

Воспоминания обрушивались на Йенни, как колючие хлопья снега в суровую февральскую стужу. Все эмоции, пережитые за последние восемь месяцев – от безудержной эйфории влюбленности до непереносимой боли и парализующего ужаса – сплелись, соединились воедино.

Йенни принялась тихо подпевать:

And I will try to