Русский бунт. Кровавый год - Алексей Викторович Вязовский

Русский бунт. Кровавый год

Глава 1

В пакете от Баженова прибыла бомба. Ни больше ни меньше. У меня от древнего фолианта мороз по коже прошел. Эта тяжелая из-за переплета книга и древний свиток могли обрушить существующий мир. Перевернуть христианские практики, пошатнуть богословие, обрядность, ритуалы. Василий Иванович все подробно написал в сопроводительном письме. С цитатами и их толкованием. Весьма обстоятельными. Я даже удивился, насколько он оказался подкован в вопросах теологии.

Например, Петр, согласно найденной книге, утверждал, что не Понтий Пилат, а царь Ирод был главным судьей Иисуса. Последствия такого знания? Как минимум, еврейские погромы по всей Европе, ведь получается, что не римляне виновны в мучениях миссии, а иудейские элиты. Даже сам факт римского суда, упомянутого в Евангелии, теряет свою историчность. Мне только кровавой волны антисемитизма не хватало. Евреев-то в моем государстве резко прибавилось после присоединения Польши, и Овчинников докладывал о сложной ситуации в отношениях «жидов» с гайдамаками правобережья и казаками из сгинувшей Запорожской Сечи.

А этот пассаж «Сила моя, зачем покинула меня?» вместо «Боже Мой!», как в в каноне! Иисус не человек, а бесплотный дух, на кресте он не чувствует боли. Его тело исчезает из гробницы без чудесного воскресения плоти. Сама идея Боговоплощения, догмат о Воскресении и связанные с ним праздники оказываются под большим сомнением. Да меня проклянут все церковники мира, решись я предать это огласке.

Или это фантастическое описание Воскресения. С неба сходят два гигантских ангела, чьи головы «простираются выше небосвода», а за ними из гробницы выходит «движущийся крест». Стражи видят, как Иисус покидает гробницу в сопровождении говорящего креста. Подобный мифологизм противоречит сдержанности канонических текстов. И откуда взялся Христос, если его тело исчезло из гробницы?

Дальше — больше. Иисус отвергает искупление через кровь: «Не жертвы Я ждал, но милосердия». Евхаристия трактуется лишь как «воспоминание» без пресуществления, то есть, жертвенную теологию и литургические практики следует кардинально менять, отказываться от священного причастия символичными телом и кровью Всевышнего. Вместо Тайной вечери описывается «трапеза равенства»: Иисус раздает хлеб *всем присутствующим*, включая женщин и детей, говоря: «Ешьте как братья, ибо Царство — в вашем единстве». Это отменило бы необходимость участия священников в таинстве причастия.

В видениях Петра Христос освобождает всех умерших, включая язычников и грешников: «Никто не остался в аду, ибо любовь победила». Учение о вечных муках объявляется людским вымыслом, а само понятие Ада исчезает, он не нужен.

Ну и вишенкой на торте выступает рассказ о Марии Магдалине, изображенной апостолом для апостолов. Петр называет ее единственной, кому Христос явился первым после Воскресения, доверив «тайное учение». Она обвиняет Петра в малодушии, а он признает ее духовный авторитет. Это реабилитировало бы роль женщин в церкви и оспорило монополию мужчин на священство (1).

Сказать, что я поражен — ничего не сказать. Мозг взорвался — вот, как можно описать мое состояние. Хорошо хоть министры, видя мое перекошенное лицо, от вопросов воздержались.

— Мне нужно срочно к патриарху. Где он?

— В здании Синода или в Лавре, — откликнулся Перфильев.

— Заканчивайте без меня, — хмуро буркнул я, упаковал обратно пакет и стремительно покинул комнату.

* * *

Святейший Владыка Платон, к счастью, нашелся в здании Синода, Его хоть и упразднили, но помещения Церковь сохранила за собой как место для канцелярии и официальных приемов высших иерархов православной церкви. У патриарха там был свой кабинет. В него-то меня и проводили.

Кажется, мне тут были не рады. Платон начал с неодобрительно-непочтительного «Явился не запылился» и вывалил на меня кучу претензий. И за потворство лютеранам, которые начали переселяться на Волгу и в украинские степи. И за слабую поддержку в борьбе с униатами в польской Украйне, вошедшей в состав Малороссийского гетманства. А больше всего он ругался на ситуацию со старообрядцами.

— Вот ты просил, государь, чтобы мы замирились. А с кем там договариваться? Раскольники, они на то и раскольники, что даже между собой собачатся, — жаловался Платон. — Поповцы, беспоповцы, куча сект, включая тех, кто «гари» практикует. В Москве два центра у них, Рогожская слобода и Преображенское кладбище. На первом — поповцы, и с ними еще можно общий язык найти. В вот вторые… Они же еще с прошлого века, с царя Петра, заявляют, что на землю пришел Антихрист, что Церковь осквернена и попала под его влияние, что традиция священничества прервана. На нас они смотрят, как на слуг дьявола. И тебя, ваше величество, таковым считают.

Я таких подробностей не знал, мне они откровенно не понравились, но не за этим я пришел к патриарху. В руках у меня предмет посильнее всех расколов вместе взятых.

— Ваше святейшество, не до этого сейчас. Прочтите!

Протянул Платону послание Баженова. Патриарх неохотно взял бумагу, начал читать. Глаза его расширились, а потом и вовсе округлились от ужаса.

— Дай! — он требовательно протянул руку к пакету, догадавшись, что в нем лежит Евангелие от Симона.

Я отрицательно покачал головой и даже убрал пакет подальше. Вдруг Святейший Владыка, позабыв о своей степенности и сане, бросится на меня в надежде отнять, а потом уничтожить «еретический» фолиант. Предсказать его реакцию, я не брался.

— Ты понимаешь, государь, что у тебя в руках?

— Конечно.

— Не отдашь?

— Нет.

— Прокляну! — неуверенно пригрозил он.

— За что? — удивленно спросил я.

— Ты можешь разрушить не только Церковь, но и саму веру.

— Могу, но делать этого не буду. Но и не смолчу о находке.

Выражение ужаса снова исказило лицо патриарха. Он оттолкнул от себя письмо Баженова с такой силой, будто оно было пропитано ядом. В иносказательном смысле так оно и было.

— Зачем⁈ Зачем трубить на весь мир о пятом Евангелии? Хочешь оправдать иудохристиан? Чтобы они возродили свои общины?

— Вот этого я не понял. Поясни, Владыка.

— Ну как же! Как там в письме было? «Горе тем, кто назвал Мои заповеди ветхими!» Это слова еврейского мессии. То, над чем Церковь трудилась полтора тысячелетия — старалась обходить молчанием еврейские корни Христа нашего, вседержителя — снова обнаружится с полной откровенностью.

Этот момент я в письме Баженова не уловил, у меня другим была занята голова.

— Если у тебя есть оружие, зачем его выбрасывать. Не лучше ли повесить до поры на