Хозяева океана - Сергей Фомичев

и гик смотрели в разные стороны, образуя при условном взгляде сверху острый угол, а парус как бы закручивался между ними. Опять же, при выбранном курсе такой изгиб следовало сделать поменьше.

Добиться всего этого было не так-то просто. Огромные паруса словно жили собственной жизнью. Измерить мельчайшую прибавку в скорости (ради чего всё и затевалось) Митя не мог. Бросать лаг в таком деле бессмысленно. Поэтому он подчинялся собственным чувствам. Пока команда, подчиняясь его приказам, манипулировала снастями, сам он прислушивался к ощущениям. Следил за поведением шхуны, смотрел за борт на пену и обтекающую корпус струю воды, на горизонт, на вымпел. И конечно на паруса.

Получить совершенную форму паруса долго не удавалось.

— Сарапул, достань кадило, — распорядился Митя.

Кто впервые додумался до такого простого способа отслеживать набегающий поток воздуха, история умалчивает. В Морском училище среди курсантов ходила басня, будто Расстрига, когда возвращался из Бенгалии, любил тяпнуть, а в подпитии всякий раз забирался на бушприт и размахивал кадилом. То ли задабривая морских богов, то ли проклиная небесных. И вот, внимательный шкипер приметил, как дым огибает парус, и за долгое плавание из Индии, сделал определенные выводы.

Так или иначе, этот способ время от времени использовали, особенно на хлебных или сахарных гонках, когда даже несколько футов скорости складывались за недели пути во вполне весомые мили преимущества. Но в теории идеально настроенный парус мог прибавить и узел, и два.

Разумеется, морское кадило не являлось предметом культа или искусства, его не украшали самоцветами, а заправляли отнюдь не ладаном. Чаще всего использовали пустую консервную банку, а набивали смесью селитры и какого-нибудь топлива — сахара или даже просто ненужной ветоши. Такое приспособление имелось и на «Незевае».

Сарапул запалил содержимое банки и прикрепил её к концу фукштока, каким измеряли глубину в заливах и устьях. Затем он начал как бы окуривать шхуну, то поднимая шест, то опуская его. Митя наблюдал за прядями дыма и отдавал распоряжения, а остальные подтягивали снасти на щелчок-два храповика лебедки.

Достижению совершенства мешал гик. Силой ветра его всё время тянуло вверх, нарушая форму и перекручивая парус. На хлебных гонках капитаны испытывали разные способы борьбы с этой напастью: ставили косую подпорку между мачтой и серединой гика, или напротив трос, который тянул его к основанию мачты; некоторые навешивали на гик большой груз, другие крепили к палубе блоки через которые пропускали от нока особую снасть.

Митя избегал лишних снастей, он и стеньгу-то снял не в последнюю очередь ради того, чтобы убрать вместе с ней четыре веревки, которыми приходилось работать с топселем, а также две пары фордунов. Тем более, что тросов и веревок, как и парусины, оставалось в запасе всё меньше, а топселем пользовались нечасто. Для оттягивания гика он использовал наиболее простую конструкцию — перехватывал дерево веревкой и притягивал вниз, крепя к корме, к борту, крыше казенки там, где имелось достаточно уток или кофель-планок. Решение выглядело не самым рациональным, требовалось перевязывать снасть при малейшем изменении положения, зато при постоянном ветре это позволяло придать парусу нужную форму. Помимо прочего, крепление страховало гик от неожиданного заброса.

Затем они занялись стакселем. С ним было проще.Когда шкипер с помощником добились идеальной настройки, полосы дыма обтекали все три паруса с обеих сторон плотно, словно прилипая к поверхности. То что и было нужно. Сарапул свернул лавочку, выбросив содержимое кадила за борт, а банку убрал до следующего раза.

Кажется они выжали из оснастки все, что могли и теперь шли, как задумано.

— Можем поставить топсель, — предложил Барахсанов.

Митя поморщился. Он только что обдумывал постановку стеньги и решил, что дело того не стоит. Теоретически они могли наладить снасть, пусть это потребует времени, но разрушать хорошо работающую систему не хотелось.

— Слишком много возни, — ответил Митя. — К тому же лишний парус внесет расстройство в только что отлаженные снасти.

— Тогда можно наладить помпу и намочить парус.

Об этой уловке говорили в училище, но Митя её никогда не использовал. Ему не хотелось утяжелять паруса.

— А если их порвет напором?

— Сдаётся у нас в запасе больше не осталось никаких хитростей, — произнес Барахсанов.

— У нас мало опыта, чтобы познать их все, — усмехнулся Митя.

На самом деле, если бы шхуна не обросла за время пути ракушкой и водорослями, они бы выиграли ещё узел. Но хваленая краска с составом против морских тварей, вымылась за полгода почти полностью, а последний раз они чистили днище на Нука-Хива. В теплых же водах твари набросились на дерево, точно акулы на брошенный кусок мяса.

Команда привыкла к постоянному ходу галсами и крену градусов в десять-пятнадцать. Теперь паруса и веревки натянулись, а крен увеличился примерно до двадцати градусов. Хотя волны были пологими, каждая новая заставляла шхуну вздрагивать от удара. Вода пробивалась через шпигаты, заливая почти фут палубы вдоль левого борта, но дальше не расходилась, а так и журчала бесконечным ручьем. Волны давали чуть больше ветра на гребне, чуть больше скорости при скатывании с него и чуть придерживали шхуну при подъеме на следующую волну. На ход это почти не влияло, лишь паруса то напрягались, то ослабевали. Мите даже не приходилось подруливать.

Они шли в полном напряжении точно на хлебной гонке. До пересечения курсов двух шхун оставался около часа.

Сейчас Митя испытывал истинное наслаждение, вроде того момента, когда он приобрел шхуну и получал корабельную крепость. Ощущение полета, открывающихся возможностей, предвкушение приключений, богатства, известности. Противник был уже хорошо виден с палубы. Он поднял красно-желто-красный флаг, так что сомнений не оставалось — испанцы гнались за беднягой торговцем. Они, разумеется, увидели вторую шхуну, но курс не изменили.

И вдруг его мысленный полет закончился ударом о землю. Послышался жуткий треск. Несколько люверсов передней шкаторины грота вырвало с мясом, полотно принялось биться, как только что пойманная рыба. По какой-то причине не выдержал ликтрос. Еще мгновение и разрыв между первой и второй полками рифов начнет расти, парус разорвёт в клочья.

— Два рифа на гроте! Взять! — истошно, срываясь на фальцет, прокричал Митя.

Барахсанов, вот молодец, сообразил быстрее, чем шкипер закончил фразу, и быстро убрал самодельную снасть, что прижимала гик. Тек бросился к веревкам, освободил гардель и начал вращать рифовую лебедку. Дюжина быстрых оборотов и парус опустился до первого ряда рифов, потом до второго, поврежденная часть сложилась, улеглась на гик и более не угрожала разрывом. Пока Малыш Тек подтягивал гардель и