Живые и мертвые - Ярослав Гивиевич Заболотников

Воины стояли истуканами и молча смотрели. Хоть позади них и был выход, никто даже не попятился.

— Гонец предупреждал, что вы заявитесь, — демонесса сложила крылья, и те превратились в два высившихся над плечами шипа. — Пока мог. Сколько вас таких было. Старик, рабочие, праздный гуляка. Эта мельница словно приманивает души.

Отойдя от изумления, Кеггильтон крепче сжал клинок:

— Ну вот, Барг, а ты не верил, что Гарольд русалку видел.

Встав в боевую позу, Баргонт медленно потянул из ножен саблю:

— Она, в первую очередь, баба, — он твёрдо взглянул в сиреневые глаза, где вместо круглого зрачка ныне стелился горизонтальный. — Справимся.

— А вдруг нет? — насмешливо спросила демонесса. — Позади вас дверь. Даже не попытаетесь убежать?

Баргонт нахмурился, словно штормовой ветер бросал ему в лицо песок:

— Мы — «псы Рордрага». Когда мы идём, толпа расступается. Когда скалимся, перед нами падают на колени. Ведь если мы вцепимся, то намертво.

Завеса пафоса провисела недолго: её пронзил холодный голос Кеггильтона:

— Иди сюда, сука, — шагнул он вперёд. — Я добавлю тебе отверстий.

— Люблю отважные сердца, — копыта коснулись пола, и демонесса встала, роняя с себя разодранное платье. — Приятно трепыхаются в когтях.

Резко расправленные крылья. Закачавшаяся под потолком лампа. Зловещее мерцание света. Огонёк в стеклянной колбе съёживался, словно раб под кнутом хозяина. Не хотел видеть того, что происходило внизу.

Свит сабли. Глухой вопль. Шлепки падающих кишок. Свет выхватил перекошенное от боли лицо Кеггильтона, и оно снова утонуло в сумраке. Воинственный рёв. Блеск клинка. Искры. Свет упал на открытый рот Баргонта, где в алом бульканье, точно обгорелые деревья в лаве, торчали чёрные когти.

Левая кисть демонессы пропадала в горле, правая — в животе. Она выдернула их одновременно, и окровавленные воины попадали на пол. Они были ещё живы. Кеггильтон стонал и корчился от боли. Баргонт хрипел, пытаясь зажать хлеставшую из горла кровь.

— Абсолютно согласна. Скучно. Но энергия сейчас слишком ценна. Я трачу её лишь на смену облика. Хотя… в этот раз придётся выводить пятна.

Демонесса приблизилась к Баргонту и поставила копыто на побледневшее лицо: грубо сплющила нос, вжав его в верхнюю губу. Затем перенесла вес на приподнятую ногу, а спустя секунду оторвала от пола вторую — нос закряхтевшего мужчины хрустнул, по подбородку побежали алые ручейки. Но и этого демонессе показалось мало. Ловко балансируя на лице, она стала пружинить: чуть приседать на одной ноге и вставать, точно проверяла череп мужчины на прочность. С каждым разом всё сильнее. А тот только и мог, что протестующе булькать. Когда копыто уже откровенно врезалось в лицо, голова Баргонта неприятно затрещала и из ушей полилась кровь. Лишь тогда демонесса успокоилась. Посмотрела на бездыханное тело и ловко спрыгнула на пол. Застывшая над трупом ладонь. Аккуратно сомкнутые когти. Прикрытые в предвкушении глаза. От мертвеца к руке стали тянуться космы бледного тумана:

— Блаженство… — улыбка обнажила четыре белых клыка. — Жаль, недолгое… — демонесса перевела взор на второго воина.

Тот времени не терял. Измарав пол гирляндой кишок, успел вооружиться и отползти к стене. Сидя возле неё, он пытался дрожащей рукой вернуть внутренности в распоротое брюхо. Второй же крепко сжимал саблю, точно боялся её снова потерять.

Шумный взмах крыльев. Стук приземлившихся копыт. Насмешливый голос рядом:

— Щеночек заскучал?

Тяжело дышавший Кеггильтон поднял глаза. Демонесса находилась всего в метре. Нагая и ничем не защищённая. Рука с клинком дёрнулась в сторону живота, но выскочивший меж изящных бёдер хвост перехватил запястье. Обвил его, точно змея, да настолько туго, что пальцы разжались — выпавшая сабля со звоном упала на пол.

— Неужели ты хотел меня поранить? — промурлыкала демонесса, и хвост отпустил обессиленную руку. — После всего, что я для тебя сделала?

— Я…

— Был не прав? То есть ты осознал свою вину. Это повод проявить великодушие. Прощаю. А теперь давай приведём тебя в порядок.

Демонесса сделала шаг, и внизу что-то хрустнуло, отчего Кеггильтон надрывно заорал.

— Ой, — копыто было переставлено в сторону. — Бедный мизинец. Больно? Ну, не обижайся, — голос наполнился сочувствием. — Я же не специально. Забудем? Как насчёт примирительных объятий?

Демонесса опустилась с доброжелательной улыбкой, заключила воина в самые ласковые объятия, а тот снова завопил. От того, что неаккуратно поставленное колено прищемило пах.

— Ты чего, милый?

— Слезь!.. Слезь!.. — вопли облеклись в слова.

— Ой, я не хотела, — отодвинулась демонесса. — Я сегодня такая неосторожная. Всё из-за избытка чувств. Тогда обойдёмся без них. Я просто помогу тебе, — её взор упал на торчавшие из окровавленного живота кишки, что собрали на себя весь сор с пола. — Твои внутренности слишком грязные. К счастью, это поправимо.

Потянув кишки левой рукой, правой демонесса принялась за дело — острые когти ловко удаляли налипшие песчинки, холщовые ворсинки и крохотные щепки. Правда, иногда отщипывали и плоть, из-за чего воин стал надрывно орать и дрыгаться в попытке оттолкнуть «спасительницу». В конце концов, это удалось.

— Так вот как ты со мной, щеночек? — недобро встала забрызганная кровью демонесса.

— Хватит… издеваться… Просто… убей.

— Милый, я вовсе не издеваюсь. Всего лишь готовлю. Видишь ли, эмоции незадолго до смерти питают душу, делают её более лакомой. Но они должны быть разнообразными. Удовольствие. Страдания. Надежда. Сомнения. Чего-то не хватает… — губы изогнулись в улыбке, не менее мерзкой, чем склизкие ошмётки на полу. — Вспомнила. Страха. Хочешь поближе познакомиться с жерновами?..

* * *

Прибытие «псов» на остров не осталось незамеченным. В кустах облепихи, между мельницей и причалом, прятался человек. Почти не шевелился, чтобы не раниться о шипы, но иногда позволял себе осторожно срывать оранжевые ягоды и неспешно перемалывать их зубами. Когда ничего не ешь с утра, облепиха кажется не такой уж и кислой, а нотки терпкой горечи в послевкусии — приятными. Арибо́ру уже давно мечтал о сытном обеде, жареной игуане или рагу из летучих мышей, хотя в душе был согласен даже на сушёную рыбу. Но посторонние запахи и звуки могли испортить весь план. План, суливший немало злотней.

Также Арибору горячо желал сорвать с головы зелёную бандану и от души поскрести ногтями вспотевшую макушку. Но вместо этого неторопливо поднёс к лицу подзорную трубу. Навёл на мельницу. Маленькие тёмные окна на серой стене не поведали, почему «псы»