Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

– Итак, в летописи записано, что «однажды кузнец, имя которому Вингардио, брел по дороге и вдруг увидел раненого единорога. Он пожалел истекающее кровью животное… В награду за помощь чудесный зверь передал ему часть волшебной силы…» Так?

Артур удивленно моргнул ресницами, ибо последнее слово сильно выбилось из контекста сказочного повествования. Карлик продолжил молчать, испытующе глядя на него из-под своих седых кудлатых бровей, и Артур неуверенно кивнул.

– Так, – ответил он, ибо помнил сказ о естествознателях практически наизусть.

– А между тем это возмутительная ложь! Вингардио спас вовсе не единорога, а меня. Я находился в беде, я истекал кровью, ибо род людской кровожаден и непримирим. Человек – страшное существо: он жесток к себе подобным, но еще более уродливо беспощаден к тем, кто от него отличается. Люди ненавидят неумелов, считая их низшей расой, ну а я отвечал им взаимностью. До тех пор, пока не встретил Вингардио. Мы крепко подружились с ним. Ты знаешь, кто такой истинный друг, мой мальчик?

Артур уверенно кивнул. Да, это, пожалуй, он знал очень хорошо.

– Друг любит во всякое время, и как брат явится во время несчастья. Вот такая мудрость. И мы были истинными друзьями.

Лицо карлика скорбно нахмурилось, и только в этот момент стало отчетливо видно, что он на самом деле очень стар. Бремя потерь и страданий глубоко отпечаталось на его таком еще моложавом челе.

– Я искренне любил его, единственного из всех людей, но так и не смог полюбить ради него человечество. Наверное, это было моей роковой ошибкой, ибо и Вингардио являлся человеком. Своей ненавистью я невольно предавал его. Что ж, теперь я достаточно наказан, утратив самое дорогое, что у меня имелось.

Вингардио был хорошим человеком; именно в его лице единороги увидели спасителя, того, кто смог бы защитить остальных от Теней. Они наделили его силой, дабы он учил людей бороться с тьмой в своей душе. Но век сейчас таков, что бороться уже никто не хочет. Надо принимать – говорят. Люби себя, каков ты есть – чем не идеальная формула для истинных лентяев? Зачем делать себя лучше, когда ты и так весьма хорош в своих глазах: со всеми недостатками, пороками и грязью? Лучше врать самому себе, убеждаясь в собственной непогрешимости, чем посмотреть правде в глаза. Так и естествознатели решили, что бороться им незачем, да и не с кем: зла нет, добра нет, есть только нечто среднее, половинчатое, сероватое. Сегодня на сердце свое взглянем – хорошо, завтра посмотрим – плохо. Себя новоиспеченные естествознатели превозносили и хотели процветания и власти; а я, между тем, потворствовал всему, ибо, в свою очередь, желал полного истребления рода людского. «Пусть лучше все вокруг станут естествознателями, как Вингардио, мой друг», – думал я. И помогал ему, настраивал против других. Я старательно записывал для него свитки, а Винградио не боялся, что я применю силу единорогов против него самого, ибо мне совершенно не удавалось естествознательство. Почему? Да просто потому, что силу свою единорог даровал именно человеку, а не гвибеллингу. Возможно, наш час еще не настал. Было мне известно также и «Последнее слово», о котором мне поведал Вингардио.

Не знаю, в какой момент все стало выходить из-под контроля. Естествознатели начали кровопролитную войну, а я ей не только не препятствовал, но даже и потворствовал. Затем вмешались единороги, поняв, что сила не обезопасила людей, а напротив, сделала их еще более уязвимыми. Так, дар стал проклятием. Я на тот момент мало, что понимал: мне лишь хотелось помочь Вингардио, который напрочь потерял былое могущество. Я восстановил для него библиотеку, записал «Последнее слово». И ждал его, ждал истово, со всей горячностью, как жених невесту, но тщетно. На ненависти любви не построить, так и я, возненавидев людей, потерял безвозвратно единственного друга. Он исчез, а вместо него пришло ужасное существо, посмевшее принять дорогой сердцу облик.

– Сури! – воскликнул Артур.

– У него не было имени, но лишь оболочка моего друга. И оно искало свиток. Тот самый, который должен был возродить Вингардио, дать ему второй шанс. Существо пытало меня, желая выведать местонахождение свитка, но я ничего не сказал. Более того, я сделал с собой то, что навсегда лишило меня возможности записывать слова.

Карлик вздохнул и горестно покосился на свои изувеченные руки.

– Это была моя последняя жертва во имя дружбы: слишком малая для того, чтобы исправить ошибку, но достаточная, чтобы вновь ее не повторить. А потом я все же совершил еще одну подлость: оболгал невинного, отправил существо по ложному следу, и, как я подозреваю, тем самым причинил кое-кому страшную боль. А именно: тебе.

Артур прикрыл глаза, не в силах совладать с необузданными эмоциями. Карлик сообщил Сури про то, что свиток находится у его отца. Если бы этого не произошло, Иоанта была бы жива. Левруда тоже не пострадала бы. Вероятнее всего, и бедный Инк оставался бы жить. Все могло пойти иначе, но…

Мучительная боль от многочисленных потерь со страшной силой впилась Артуру в сердце: так глубоко и озлобленно, словно он заново пережил все свои утраты в этот самый момент, одну за другой, услышав только слова жестокого карлика. Говорят, со временем душевная боль утихает, а образы ушедших людей уже не заставляют сердце кровоточить. Это так, но бывают дни, когда тяжкое и неумолимое осознание потери возвращается подобно вспышке: увы, тогда становится во сто крат больней. Арио Клинч сочувственно взглянул на почерневшее от горя лицо юноши и тихо прошелестел:

– Прости меня. Я тогда мало, что понимал. Знание, обретенное слишком поздно, ранит сильнее коршуна. Но все же я предпочитаю мудрость неведению. После произошедших событий я искал Вингардио. Надеялся его найти, бродил по всему свету, звал. Как думаешь, всякий, кто ищет – находит? Сначала путь привел меня к фиолетовым единорогам. Наверное, каждому суждено с ними встретиться – осознанно или нет, хоть подобное возможно лишь тогда, когда мы сами в разуме своем допускаем вероятность этой встречи. Единорог поведал о безграничной любви к людям; он страшно горевал из-за того, что попытка помочь человеку не увенчалась успехом. Мне же было странно слышать, что людей можно в принципе любить. Самое большое, на что я отваживался – просто молча терпеть, но не любить! А единороги между тем любили, искренне желая вам добра. У них не получилось помочь, даровав вам силу, однако они