Фантастика 2025-185 - Дмитрий Львович Казаков

жужжание, постепенно нараставшее и превращавшееся в рокочущий гул. Один из вертолётов приближался, ощупывая темноту поисковыми детекторами и приборами ночного видения. На тёмном фоне неба прорисовался светящийся круг, образованный вращающимися лопастями, и Хайк сжался в комок, сливаясь с кучами мусора и затаив дыхание.

Пронесло. Вертолёт прошёл неподалёку, но не изменил направление и не завис — значит, на его борту ничего не заметили. Хайк осторожно выдохнул, и тут где-то рядом раздался громкий шорох.

Огромная крыса вылезла из-за мусорного бака и уставилась на Хайка тёмными, чуть поблёскивающими бусинами глаз. Таких громадных крыс мальчик ещё не видел — длинный облезлый хвост твари скрывался за баком, а размерами она могла поспорить с небольшой собакой. Несколько бесконечных секунд они смотрели друг на друга — Хайк ждал, что крыса вот-вот прыгнет на него, — а потом по асфальту со звоном покатилась пустая консервная банка. Крыса мгновенно исчезла, и мальчик обернулся.

В нескольких шагах от него стояли четыре безмолвные человеческие тени. Когда и как они появились, Хайк не слышал — обитатели Трущобы умели передвигаться бесшумно. Хайк ощутил было радость — он нашёл людей, которые ему помогут! — встал и хотел уже шагнуть им навстречу, но его остановило дыхание злобы, которым так и веяло от молчаливых ночных призраков.

— Та-а-ак… — раздался скрипучий и очень знакомый Хайку голос (да, он слышал этот голос много раз — тогда, в своей прежней жизни). — Сожри меня крысы, если это не «сынок» Трубогиба! Вот это встреча, щенок-полукровка…

Лунный свет стал чуть ярче — в затягивавших ночное небо облаках появилась очередная прореха, — и Хайк узнал говорившего. Это был Злыдень, или Кот — его прозвали Котом за умение видеть в темноте, а Злыднем — за основное свойство натуры, — мулат, одно время бывший правой рукой Трубогиба и лелеявший замыслы когда-нибудь занять трон «короля» Трущобы. Фавор Кота закончился, когда он походя дал пинка Хайку — просто так, ни за что. Трубогиб тогда выбил Злыдню пару зубов и навсегда лишил его своего расположения. Кот не осмелился открыто бросить вызов вожаку, но злобу — в полном соответствии со своим другим прозвищем — затаил. И вот теперь…

— Та-а-ак… — повторил Кот со злой радостью. — Трубогиб нынче далеко. Он давно хлебает пиво в аду — если, конечно, черти расщедрились, — и вряд ли сможет заступиться за тебя, крысёнок. А я — я здесь, и ты заплатишь мне за выбитые зубы. Один к одному, по курсу: один мой зуб — одно твоё яйцо. Идёт, гадёныш?

Злыдень сделал шаг вперёд, и трое его спутников повторили это движение. «Они меня убьют, — с пронзительной ясностью понял Хайк, — и… и Мэй не дождётся моей помощи!».

В лицо ему пахнуло вонью гнилых зубов изо рта Кота — на свалке не водилось хороших стоматологов, — а Злыдень сделал ещё один неспешный шаг, явно наслаждаясь страхом и беспомощностью загнанной в угол жертвы, и протянул к Хайку свою волосатую коричневую лапу.

В мозгу Хайка словно что-то взорвалось. В краткий, но растянувшийся миг Волчонок вспомнил всю свою звериную жизнь в Трущобе, где он выжил только благодаря Трубогибу; вспомнил холодные глаза воспитателей Приюта, откуда он только что сбежал, и синие-синие, как чистое небо, глаза Мэй.

— Трубогиб сделал доброе дело, удалив тебе твои гнилушки! — яростно выкрикнул он и резко выбросил вперёд правую руку.

С пальцев Хайка прямо в лицо Коту ударила огненная плеть. Злыдень захлебнулся воплем, закрыл горящее и обратившееся в обугленную маску лицо руками, рухнул под ноги мальчика и замер, а Хайк хлестнул своей пылающей плетью ещё двоих — одного за другим.

Эти жили дольше — они ещё катались какое-то время по кучам мусора, распространяя вокруг удушливый запах горящей плоти и чёрный смрадный дым. Последний оказался самым сообразительным — он развернулся с проворством крысы и резво бросился бежать. Хайк следил за ним пару секунд, потом поднял левую руку — правая почему-то нестерпимо болела — и спокойно ударил бегущего. В спину. Издалека — с двадцати шагов.

На этот раз огня не было — чёрную тень последнего из нападавших словно перерезало невидимым стальным лезвием. Отчётливо хрустнул позвоночник, бегущий человек коротко вякнул и упал, а Волчонок бессильно опустился на грязный асфальт.

Всё тело Хайка корёжило приступами жестокой рвоты, руки и ноги тряслись. Появись сейчас та недавняя крыса, она нашла бы себе лёгкую поживу — мальчишка не мог и пальцем шевельнуть, даже под угрозой немедленной и мучительной смерти. Он выложился весь, без остатка и едва мог дышать. И ещё Хайк рыдал, рыдал беззвучно и безутешно, рыдал оттого, что впервые в жизни убил четверых людей. Да, эти люди желали ему зла, и Хайк защищался, но от осознания этой жестокой истины ему было не легче. Эти люди, какими бы они не были плохими, жили, дышали и на что-то надеялись, а он, Хайк, всего за несколько секунд лишил их всех этих возможностей — навсегда…

Хайк не знал, сколько прошло времени, пока ему не стало легче — он только заметил, что небо на востоке уже начало светлеть. Ещё пошатываясь, он встал, вытер мокрое лицо дрожащими ладонями и побрёл обратно — туда, откуда пришёл. Что ему ещё оставалось делать? Надежда найти в Трущобе помощь выглядела теперь глупой и наивной — как смогли бы бездомные бродяги (даже если бы они согласились ему помочь) взять штурмом Приют, наверняка рассчитанный на осаду с применением военной техники? И Хайк брёл по кучам мусора среди скелетов полуразвалившихся строений и ржавых останков старых автомашин, брёл неизвестно куда и неизвестно зачем. Ему некуда было идти, но он шёл, потому что стоять на месте было бы ещё хуже.

Он не думал о том, что его тут же заметят, появись в небе поисковый вертолёт, и не удивлялся тому, что эти вертолёты не появляются. Он не думал о том, что сведения о беглеце наверняка уже есть у всей полиции города, и что первая же патрульная машина кинется на него голодным зверем, почуявшим долгожданную добычу. Он просто шёл, еле передвигая гудящие ноги и чувствуя себя не волшебником, способным становиться невидимым и метать огонь с рук, а просто растерявшимся подростком, не понимающим, что же ему теперь делать и как дальше жить.

Стало уже почти светло, и отступившая ночная тьма выпускала из своих цепких объятий силуэты домов и контуры улиц. Гасли фонари, появлялись первые прохожие, и первые машины, разгоняя утренний туман светом фар, торопились по каким-то очень важным для их владельцев