Отражение зверя - Галина Дмитриевна Гончарова

пожирает глазами… ах, все-таки красота очень важна для женщины! И терять эту красоту просто так… Диана видела, какой становится грудь у беременных женщин! Просто жуткой… эти вены синие, и раздувается все, словно у коровы… фу! Конечно, потом это пройдет, знатные дамы сами детей не кормят, вот еще не хватало, но это уже потом!

Ну какая тут беременность, когда она только-только стала королевой?! Ее даже еще не короновали, потому что короны нет, и пока еще ювелиры что-то придумают? А она… дети!

Да какие дети?!

Чем прикажете мужа удерживать?!

И Диана рука об руку с мужем поплыла к трону.

Ах, как жаль, что ни с кем, кроме Иоанна ей танцевать нельзя! Разве что еще с родственниками, и то не со всеми. Но что толку танцевать с тем же Виталисом Эрсоном? У дядюшки вечно такое недовольное лицо, словно он проглотил лягушку, он способен только все испортить своим возмущенным видом. А ей надо блистать, надо очаровывать, надо, надо… зачем? Потому что она королева, она звезда с глазами, цвета листвы, она самая очаровательная женщина Эрланда…

Диана и сама себе не признавалась, что хорошо помнила те крики…

Нет!

Не было такого!

И Марии не было! Она не будет об этом сейчас думать, она будет блистать и улыбаться. И танцевать…

– Я бы хотела станцевать для тебя, любимый.

Иоанн раздулся от гордости и кивнул.

– Да, конечно. Когда?

– Может, чуть позднее?

Диана отлично знала, что сейчас смотреть будут, но мимоходом. Всем хочется потанцевать, поговорить, пококетничать… ее танец посмотрят, но мимоходом. А вот позднее, когда всем будет охота передохнуть… она-то не устанет, к сожалению. Но сможет показать себя во всей красе!

И Диана задумчиво вздохнула так, что чуть не вывалилась из выреза.

Иоанн покосился на ее «богатства» и «обширности» задумчивым взглядом собственника. Понятно, что это его и только его. Но не стоит ли намекнуть женушке, что королева не должна так выставлять себя напоказ? Все же она не какая-то девица на выданье, не пристало ей так открываться. Вот перед мужем – дело другое, а посторонним смотреть и незачем.

Он вечером об этом поговорит с женой.

Вот Мария себе такого никогда не позволяла, она себя блюла строго, никто и никогда не мог похвастаться ее благосклонностью. Мария всегда была ровна и приветлива со всеми.

Мария…

Что-то с ней сейчас? И с Анной?

Мысль была крайне неприятной, так что Иоанн поступил, как привык. Придавил ее усилием воли и улыбнулся Диане. Все хорошо. У него новая жена, и дети скоро будут, нечего тут вспоминать всякое ушедшее. У него все будет хорошо!

* * *

Исса Ирта никогда еще так не боялась. Чего только не было в ее жизни, и убить ее пытались, и потасовки, и поножовщина случалась, и с эррами дело иметь, тут с тебя семь шкур спустят, но вот чтобы ТАК?!

Никогда такого не было.

Жуть накатывала медленными тяжелыми волнами, и не было ей конца и края.

Вечером она, как обычно, выпила чашку теплого молока с медом и отправилась в кровать. Только вот сон не шел… или наоборот? Такого ведь в жизни не бывает, чтобы открылось окно, и влетел в него громадный белый нетопырь и, ударившись об пол, превратился в шикарного мужчину. Да такого!

Уж сколько она публичный дом держит, насмотрелась, но такого красавца допрежь не видела. Белые волосы на плечи падают, глаза огромные, зеленющие, улыбка очаровательная… и такая холодная. Словно льдом тебя окатывает, и ты тонешь в этой мертвенной бездне, тонешь без надежды на возврат.

– Ирта…

Всего одно слово, а женщину жуть пробирает. Кажется, это ее смерть?

– Моя смерть… такая красивая!

И мужчина качает головой, и белые волосы рассыпаются по плечам, обтянутым тонкой белой рубашкой.

– Я не смерть. Пока. Скажи мне, Ирта, что ты сделала для Виталиса Эрсона?

Женщина задрожала от холода и страха. Но смерть была неумолима, и она принялась рассказывать. И про выбор шлюхи, и про то, как она придала ей сходство с королевой, и про побег свой из столицы, все выложила.

Мужчина слушал молча, а потом подвинул к ней чернильницу и пергамент, откуда только они и взялись?

– Пиши, Ирта. Пиши…

И женщина повиновалась.

Писала под жутким взглядом ледяных глаз, писала, торопясь, потом засыпала все песком, подписала, неизвестный пробежал текст глазами и запечатал признание.

– Хорошо, Ирта. А теперь ложись и спи. И забудь о нашем разговоре. Живи здесь спокойно, если год тут проживешь, я к тебе надолго дорогу забуду.

Ударился об пол – и опять в окно вылетел нетопырем.

Ирта всхлипнула и, словно маленькая, залезла с головой под одеяло. А вдруг поможет? Страшно же! Вы понимаете?! Страш-но!

Там ее и сон сморил, тяжелый и душный… одеяло-то тяжелое, вот и сон такой же получился. Бывает.

Утром она проснулась, посмотрела на солнышко, которое падало из окна, выдохнула.

Она жива.

Это все ей просто приснилось? Правда?

Конечно, приснилось. Давно уже нет благословения Многоликого, да и было бы – мигом бы все о таком узнали. Нет, это все бред, бред, бред…

А на пальцах откуда-то были капельки чернил. Хотя она давно уже ничего не писала, и чернильницы в ее спальне не было…

Но бред же?

Правда?

Ирта знала, вскоре она сама себя в этом убедит. Бред. И не было ничего. Точка. Но на всякий случай год она тут проживет, даже полтора. Она примерно так и рассчитывала, чего сейчас туда-сюда бегать?

* * *

– Авантюристы, – припечатала Мария.

– Мы ничего такого не сделали, – оправдался Феликс.

– Ага, как же. Одна зелья в чай добавляет, чудом тетку до смерти от страха не довели, второй в окна летает… вы хоть тетку до разрыва сердца не довели?

– Тетку, – фыркнула Тина. – Да эту заразу бревном лупить можно, ты хоть представляешь, что такое – хозяйка борделя?

Мария представляла плохо. С другой стороны… а в девяностые такого не было?

И не такое было, и страшнее было. На такой должности нервные, нежные и трепетные не выживают, но это же не отменяет главного?

– Хоть Анну в это не втягивали?

– Конечно нет!

И такие подозрительно честные у всех глаза…

– Жулики, – припечатала Мария. – Аферюги. Злодюги.

– Я коврижки испекла, – невинно заметила Тина.

Коврижки Марии нравились. Но за взятку она не продается. Вот!

– Зачем вам это признание понадобилось? Думаете, я вернуться захочу?

– А вдруг? – резонно заметил Феликс. – Захочешь ли, нет ли, а документы все тут, один к одному. Или ты, или