Бог безвременья - Жаклин Холланд

опасно. Несмотря на молодость, она опять оказалась более разумной из нас двоих, лучше представляла себе суровую реальность и руководствовалась насущными потребностями, а не какими-то непостижимыми эмоциями. Но будь она сто раз права, разумна и права во всем, заслужи она все, чего хотела, я просто не могла дать ей этого. Просто не могла.

Не могла.

Когда мы вернулись вечером в арабский квартал, Халла, как всегда, побежала по переулку, ведущему в сторону от большой улицы, где находилась моя гостиница, а я, вместо того чтобы, как обычно, повернуть к себе домой, дала ей отойти на некоторое расстояние и последовала за ней. Халла приближалась к своей цели в пятьдесят долларов. Мне нужно было, наконец, узнать все то, чего я не хотела узнавать о ней: куда она уходит, когда мы прощались, как она живет и с кем. Я хотела знать, действительно ли ей живется настолько плохо. Она была ребенком, может быть, она все это время врала. Может быть, она не была сиротой, а жила в любящей семье, но хотела сбежать по какой-то незначительной глупой причине, как это часто бывает с детьми.

Она повернула налево и побежала, держа коробку с гребнями в руках, мимо красочных прилавков со специями и овощами, перепрыгивая ступени коротких лесенок под живописными арками. На одной из таких лесенок она открыла коробку, достала оттуда монету и отдала ее нищему, сидевшему у края лестницы, а затем продолжила путь. Вскоре она снова свернула, на сей раз в узкий переулок, более грязный и кишмя кишевший людьми, которые толклись на месте, толпились у очагов для приготовления пищи или сидели по краям дороги и просили милостыню. В тусклом свете из-за клубов дыма и пепла все вокруг виделось как будто сквозь туман.

Еще один поворот налево, и она ненадолго исчезла из поля моего зрения. Я завернула за угол и увидела, как ее хиджаб мелькнул среди крестьян, толпившихся у прилавков, но тут же ее закрыла тележка, нагруженная мешками с лепешками айш балади. Тележка остановилась, и я снова увидела Халлу – она пробиралась по узкому переулку туда, где он упирался в улицу пошире с более интенсивным движением.

На противоположной стороне той улицы стояло убогое, полуразвалившееся жилище из песчаника. Перед ним несколько десятков детей, исключительно девочки, очень худенькие и без хиджабов, слонялись без дела, попрошайничали, играли в пыли или сидели с отсутствующим взглядом, наблюдая за тем, как мимо с грохотом проезжают мотоциклы и повозки, запряженные мулами.

С ощущением всепоглощающего ужаса я удостоверилась в том, что Халла действительно жила в приюте с этими полуголодными немытыми девочками.

Девчушка примерно того же возраста, что и Халла, с большой темной родинкой в форме цветка на лице, стояла, прислонившись к стене здания. Когда она увидела приближающуюся Халлу, ее лицо засияло, и она помахала рукой. Халла помахала в ответ, и девочка поманила ее к себе. Я подумала, что это, должно быть, та подруга, о которой говорила Халла. Единственный человек, который будет скучать по ней или по которому она будет скучать. Я почувствовала небольшой прилив сладостно-горькой радости, увидев, как кто-то широко улыбается Халле, так явно радуясь ее появлению.

Халла побежала к подруге. Все еще оставаясь на некотором расстоянии, я последовала за ней, ожидая, что вот-вот, приблизившись к оживленной дороге, она замедлит бег. Вот-вот она остановится и посмотрит по сторонам, прежде чем пересечь плотный транспортный поток – я все ждала этого, пока вдруг с болезненным ужасом не поняла, что она этого не сделает. По какой-то причине, как в лишенном логики ночном кошмаре, она все бежала, не сводя глаз с подруги. Она выбежала прямо на дорогу.

Я увидела, как девочка на той стороне повернула голову. Она раскрыла рот, широко распахнула глаза, и в тот самый момент, когда я с абсолютной уверенностью поняла, что означало встревоженное выражение ее лица, из моего собственного горла вырвался крик, громкий и долгий, словно я пыталась заполнить ее именем воздушное пространство во всем мире.

– Халла-а-а-а!!!

По дороге пронесся чудовищный зверь на колесах – мотоцикл, нагруженный тюками с товарами, – и исчез, и Халла исчезла вместе с ним. Я с криком кинулась вперед, ощущая боль во всем теле, в отчаянной надежде, что это обман зрения, оптическая иллюзия или ночной кошмар, от которого мне надо очнуться. Но она лежала на дороге. Она не исчезла: она упала, ее с силой швырнуло на землю. Я не первая подбежала к ней. Вокруг нее уже сгрудились тесной беспокойной толпой дети из приюта и несколько мужчин, оказавшихся поблизости.

– Халла! Халла! – кричала я в исступлении, хватая мужчин за плечи, пытаясь разглядеть за ними лежащую на дороге Халлу – прорваться через них к ней, раздавленной и окровавленной. С невероятной скоростью толпа мужчин подняла маленькое тельце Халлы и осторожно понесла к зданию по ту сторону дороги, видимо, зная, что это ее дом.

Я пошла за ними – безудержно рыдающая незнакомая женщина из чужой страны, на которую никто не обращал внимания. Они внесли ее через открытую дверь в гостиную, мягко освещенную будуарными лампами со стеклярусом, отбрасывавшими мерцающий свет из углов. Мужчины уложили Халлу на диван, обитый потертым зеленым бархатом, и один из них осторожно наклонил ее голову набок, чтобы осмотреть широкую кровавую трещину в ее черепе, из которой кровь, как из крана, лилась на обивку и пол. Другие девочки с широко раскрытыми глазами столпились вокруг, а подруга, та самая, что звала ее, села рядом с ней на пол, сжимая ей руку и причитая.

Я застыла в дверях, утирая слезы сжатыми кулаками, мне хотелось кинуться вперед, но отчаяние и смятение парализовали меня, я надеялась, что вот-вот появится врач и вылечит ее, хотя по обилию крови, тому, как обвисли веки и как едва шевелилась ее грудь, испуская последний слабый вздох, было ясно, что, даже если врач и придет, ее уже не спасти.

Кто-то из мужчин осмотрел Халлу, поднимая ей веки и изучая ее зрачки и трещину в черепе, но в их заботе сквозило странное равнодушие. Казалось, им было неловко находиться в этом помещении. Откуда-то из темноты недр дома появилась крупная женщина в чадре, и все мужчины вышли, кроме одного. Оставшийся говорил с ней таким тоном, как будто Халла находилась под ее опекой, но, когда через минуту из темноты, спотыкаясь, вышел светловолосый солдат, с недоумением оглядываясь по сторонам и пытаясь засунуть руку в рукав куртки, этот последний оставшийся мужчина повернулся и