Замечательный предел - Макс Фрай

– Мои фотографии будут про это, – подтвердил со стремянки Отто. – Про других, параллельных нас! Это, наверное, плохо, когда художник заранее объясняет. Надо оставить тайну. Чтобы каждый сам понимал. Но я очень счастливый, когда вижу, как получается. И не могу молчать. В стекле мы немножко другие. И фотографии сверху. Как будто на нас смотрят с неба. Это то, чего я хочу. Чтобы с неба всегда смотрели. Не отвернулись. Я не согласен, если небо больше не смотрит на нас!

Словно бы в ответ на его заявление свет мигнул и погас. Несколько человек рассмеялись; впрочем, скорее нервно, чем весело. Остальные притихли. Только Мальвина едва слышно пробормотала: «эврифин вилби файнхи», – а Томас деловито спросил:

– Это у нас выбило пробки или во всём доме такая херня?

Отто позвал со стремянки:

– Юрате! Это небо сердится, что я так сказал? Или оно согласное? Я не понял. Только ты можешь знать!

Но вместо Юрате ответил сосед Андрей. Крикнул из коридора:

– Я нечаянно. Не волнуйтесь! Сейчас всё исправлю.

– Вот видишь, – обрадовалась Юрате, – это знак! Тебе без меня человеческими словами ответили. Небо от нас нечаянно отвернулось. Оно не хотело! И обещает исправиться прямо сейчас.

В темноте тихо скрипнула дверь. И весёлый мужской голос спросил:

– Это что, у вас уже совсем апокалипсис? Настолько, что света нет?

– Явилась пропажа! – обрадовалась Юрате.

– Я тебе дам апокалипсис! – возмутился Миша (Анн Хари). – Я только начал у Томки выигрывать. Вообще не смешно!

– Дядя Лех! – заорала Наира.

Артур подтвердил:

– Точно. Лех.

Куница Артемий, обычно неразговорчивый, рыкнул басом, мяукнул почти по-кошачьи и хихикнул, совершенно как человек.

Пока куница Артемий рычал и мяукал, Самуил как раз успел сказать: «Электричество починили, свет включился», – на родном языке. И свет, конечно же, сразу включился. Судя по тому, как Самуил теперь себя чувствовал, он починил не какую-то несчастную лампочку в баре, а как минимум всю городскую электросеть. В обморок, спасибо железному организму, не грохнулся, но захотел срочно лечь. Ладно, – флегматично подумал Самуил (Шала Хан), рухнув в мягкое кресло, – что сделано, сделано, всяко лучше сидеть при свете, я молодец. Но больше в эту странную местую технику лучше не буду лезть.

Лех, огромный (по крайней мере, так всем сперва показалось), счастливый, сияющий (метафорически, хотя, может, и нет), поднял руки в приветственном жесте, как бы обняв сразу всех, адресно улыбнулся Наде, которая тихо ойкнула и прижала к себе кота, но шагнул первым делом к Дане и крепко её обнял. Сказал:

– Не узнаешь меня – обижусь. И не буду с тобой разговаривать… вру, конечно, ещё как буду! Но таким, знаешь, говнистым тоном, как будто ты одолжила у меня комментарии Гали Коган к «Возрождению магии»[73], обещала прочитать за неделю, но до сих пор, засранка такая, не отдала.

– А ведь точно! – ахнула Дана. – Главное, я же их тогда дочитала. И отложила, чтобы отдать. Но потом как-то всё стремительно закрутилось, за нами приехали поезда… Господи, Лешек. Мать твою за ногу, родненький. Так не бывает. Как я вообще до этого дня дожила?

– Ого! – улыбнулась Юрате. – Вспомнила!

– Одно из двух, – ответила Дана. – Или вспомнила, или сошла с ума. Вторую версию отметаем. Она мне не нравится. И не похожа на правду, у меня очень крепкая психика и хорошая голова. Значит, действительно вспомнила. Это многое объясняет… да вообще сразу всё! Почему ты раньше мне не сказала? – И повернулась к Артуру: – А ты мне почему не сказал? – Но тут же взмахнула рукой, словно бы зачеркнула свои вопросы: – Ладно, я уже поняла. Рассказывать не помогло бы, надо, чтобы сама.

– А я думал, спятил на старости лет, – вдруг сказал Три Шакала. – Сочинил себе прошлую жизнь, в которой я весёлый сапожник. Просто для равновесия, чтобы точно-точно больше никакой философии, задолбала она меня. Ну я как-то даже не огорчился, спятил так спятил. Ничего страшного, пока я держу язык за зубами и никому о своих фантазиях не рассказываю. Так я привычный, ещё при советах научился про Дерриду с Витгенштейном[74] молчать.

– Арунас, миленький! – всплеснула руками Дана. – Ты давай подыши, как Юрате учила. Тебе же волноваться нельзя.

– Да всё мне можно, – отмахнулся старик Три Шакала. – Был уверен, что я – маразматик. А оказался сапожник из царства фей. Это гораздо больше, чем я смел рассчитывать. Что мне вообще сделается теперь.

Степан с Симоном, которые всё это время сидели обалдевшие, но довольные, словно при жизни попали в райский иммерсивный театр, одновременно уставились в свои телефоны, хором воскликнули: «Пицца!» – и вдвоём убежали её встречать. Юрате тоже посмотрела на телефон и спросила:

– Мирка, ты уже доиграл? Наши суши пишут, что через три минуты приедут. Низкий старт!

Лех рассмеялся:

– То есть я вот настолько удачно зашёл? Пицца, суши. Это вообще интересно. Ну у меня и чутьё!

* * *

Надя говорит:

– Спасибо за музыку. Все четыре диска – точное попадание. Я бы тебя сейчас обняла, но у меня моральные обязательства. Не могу безответственно ссаживать на пол кота.

Кот Раусфомштранд, услышав про моральные обязательства, смотрит на неё с интересом: ну ты, мать, загнула! Не знал, что у нас с тобой всё настолько серьёзно. Но я даже рад.

Лех улыбается:

– То есть кот – единственное препятствие? Ладно, тогда не будем спешить. Мне и самому нужно время, чтобы настолько прекрасную новость переварить.

Дана вздыхает:

– Теперь как-то даже не верится, что столько лет ни черта не помнила. Дура дурой жила!

Артур отвечает:

– Да ладно тебе. Все бы такими дурами были. По-моему, самое главное ты тайком от себя понимала и знала всегда.

Он гладит куницу Артемия, который от событий этого вечера (особенно появления Леха и суши с лососем) несколько охренел, и добавляет:

– Но про наш роман ты действительно как-то слишком уж долго не помнила. Вот это был серьёзный пробел!

Мальвина тихо, чтобы больше никто не услышал, спрашивает:

– Когда стало темно, я сказала твоё волшебное заклинание, и сразу включился свет, пришёл добрый гость, откуда-то появилась еда. Это же заклинание так подействовало? Получается, я всех спасла?

Надя не умеет обманывать, даже когда говорит на лживых чужих языках. Но она по опыту знает, что порой формальная ложь может стать большей правдой, чем правда. Поэтому отвечает:

– Да.

Отто улыбается Леху и хочет сказать ему сразу всё: что