Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

за другим монах заставлял мужчин окунаться в воду с головой, а когда они, отплевываясь и отфыркиваясь, выныривали — одевал им на шею медный крест. После этого новоявленные христиане спешили на берег, где их ждали слуги с сухой одеждой, полотенцами для вытирания и чашами с подогретым вином. Чуть ниже по течению валялись деревянные истуканы — брошенные в воду идолы главных аварских богов. Разбухшие от воды, лишенные драгоценных украшений и позолоты, сейчас они казались не более чем огромными бревнами, смытыми в реку весенним половодьем.

Древо, древо и прах, ничего больше, думал Ростислав наблюдая за крещением с недалекого кургана на берегу реки. Все прах, кроме Бога Истинного, Спаса Вседержителя. Последний из аварских родов сейчас приобщается к Свету Христа, а те кто до конца упорствовал в своем идолопоклонстве больше не дышат в сотворенном Им мире.

Сейчас князь Нитры носил багровый плащ, в подражание ромейским кесарям, и ромейский же шлем, взятый с боем у надменного аварского бека. С украшенного золотом пояса свисал длинный меч, мускулистую шею украшал золотой крест с драгоценными камнями. Под седлом Ростислава нервно всхрапывал красавец жеребец — вороного скакуна все еще тревожил запах дыма долетавшего с недалекого хринга, что сегодня был взят и разрушен воинами Нитры. С пару десятков дружинников оседлавших аварских скакунов, и сейчас стояли возле своего князя — крепко сбитые вои, славяне и авары, в добротных кольчугах и высоких пластинчатых шлемах, вооруженные мечами, копьями и боевыми топорами.

Обряд крещения подходил к концу — окунув в воду последнего новообращенного, священник вышел из воды и, переодевшись в сухое, степенно поднимался по склону кургана. Князь тронул поводья коня, направив его навстречу монаху. Вслед за ним двинулись и остальные воины, державшиеся на шаг позади Ростислава.

— Здрав будь, княже, — сказал священник, когда правитель Нитры поравнялся с ним.

— Здравствуй и ты, Сисиний, — небрежно бросил в ответ Ростислав, хотя они и виделись уже утром, — теперь ты доволен?

— Чувства мои слишком ничтожны в сравнении с радостью Господа нашего, что видит, как спасаются очередные души, — набожно произнес священник.

— Будет и больше спасенных, — усмехнулся князь, через голову священника уже видевший, как крещенные авары поднимаются к своим коням. Уже скоро весь каганат покорится Нитре — и начнется новый поход, еще более славный — к богатым городам Янтарного моря, по сей день прибывающим в самом закоренелом язычестве. Ничего, очень скоро святой крест воссияет над Венетой и Триглав окончательно падет перед Святой Троицей.

— Все во славу Господа нашего, — словно в ответ мыслям князя откликнулся инок и хотел добавить что-то еще, когда вдруг послышался стук копыт. В следующий миг из-за кургана выехал одинокий всадник, что есть силы нахлестывающий коня. Когда он подъехал ближе можно было разглядеть, что всадник весьма молод и хорош собой: русые кудри, выбивавшиеся из-под шлема, полные алые губы, ясные голубые глаза. Сейчас, впрочем, он выглядел весьма растрепанным: красивое лицо искажала гримаса одновременно гнева и страха. Под синей свитой, спускавшейся почти до колен, угадывалась легкая кольчуга, на бедре висела трофейная аварская сабля.

— Беда, брат…князь, — Моймир, младший брат Ростислава переводил ошалелый взгляд с князя на монаха, — большая беда, в Жабальском ските.

Этот скит был основан еще при аварах — скромное пристанище греческих, а потом уже и местных монахов, облюбовавших болотистые низовья речки Егрички, одного из притоков Тисы. Несколько срубов на очищенной от камышей местности, часовня со срубленным крестом, небольшой огород и загон для скота — вот и весь скит. Созданный еще при прежних владыках каганата, долгие годы он служил главным источником христианского света в языческой тьме каганата, медленно, но верно расширяя здешнюю общину. Еще вчера Ростислав встречался с настоятелем скита, прося у него благословения и позволяя ему вести проповедь по всем своим новым и старым владениям князя Нитры.

Однако монахи уже не могли воспользоваться этим разрешением: сейчас скит лежал в дымящихся развалинах, меж которых валялись тела монахов — обнаженные, покрытые страшными ранами. Вперемешку с трупами лежали и ободранные овечьи туши — кощунственная мерзость, богохульный намек на Агнца Божьего. Во вспоротых животах мертвецов вяло дергались умирающие рыбы, судорожно шевелящие наполненными кровью жабрами. На месте разрушенного скита возвышался крест, на котором висел распятый настоятель: Ростислав смог узнать его лишь по обрывкам черной рясы. Кто-то отрезал монаху голову и нахлобучил вместо нее голову барана, насаженную на воткнутую в тело пику. Сама же голова настоятеля валялась в воде и на ней сидела зеленая жаба, с недовольным кваканьем прыгнувшая в воду при виде всадников.

— Кто? — рыкнул князь налившиеся кровью взором оглянув своих воинов. Задержал взгляд на брате, но Моймир лишь покачал головой, не сводя скорбного взгляда с людских останков. Монах же, также, как и все добравшийся сюда на коне, сейчас спешился и едва слышно читал молитвы, перебирая четки, на его бледном лице словно две жуткие черные дыры зияли огромные глаза.

— Их надо всех похоронить по христианскому обычаю, — сказал он,