Сыны Триглава - Андрей Игоревич Каминский

— Но кого?! — взревел Ростислав, — кто мог свершить такое.

Его наставник не успел ответить, когда монах с отрубленной головой вдруг дернулся, замолотил по воздуху руками и ногами, затрясся словно в падучей. Мертвые глаза барана широко распахнулись и изо рта скотины полилась отборная брань и богохульства, вперемешку с овечьим блеянием. Аварские кони испуганно заржали, пятясь задом; их всадники, с трудом удерживая своих скакунов от бегства, бормотали заговоры от злых духов, путая Христа и святых с именами языческих богов. Ростислав выругался и, ударив коня по бокам, что есть сил хлестнул плетью оживший труп. Тот снова дернулся, криво насаженная голова барана сорвалась с пики и упала на землю — и в этот миг жуткое подобие жизни покинуло изуродованное тело. Князь, соскочив на землю, спихнул его ногой в реку и обернулся на монаха, что все еще читал молитвы против козней дьявола.

…не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго…

— Кажется, я знаю, кто это сделал, — зло бросил Ростислав.

Князь не тратил времени, чтобы собрать все свое войско, — немалое, но разбросанное по огромной территории бывшего каганата. Хватило и нескольких сотен, чтобы прочесать болотистые окрестности Жабаля и, на третий день найти виновников. По правде сказать, они и не особо прятались, свершив свое кровавое злодеяние, словно готовые держать ответ за брошенный князю дерзкий вызов,

С треском ломая камыши, славяно-аварские всадники выезжали на поросший травой островок в сердце болот Потисья. Остров не пустовал — на нем полыхало кольцо костров, за которыми удерживали хрипящих коней несколько десятков аварских всадников, натягивавших тугие луки. За их спинами стояли пешие воины — в основном славяне, вооруженные рогатинами и топорами. Они сгрудились вокруг небольшого шатра из лошадиных шкур, один из воинов держал шест, увешанный всякой дрянью: бычий череп, несколько человеческих скальпов, волчья челюсть на кожаном шнурке, змеиные выползки и тому подобный мусор. Стены шатра покрывали разные знаки от взгляда на которых Ростислав почувствовал нехороший холодок на спине — он знал, что они значат.

— Я князь Нитры и Моравии, каган Аварии и всей Паннонии, — приподнявшись в седле, крикнул Ростислав, — по моему слову никто больше в моих владениях не смеет чтить иных богов, кроме Господа нашего Иисуса Христа. Кто-то убил монахов, служителей моего бога — людей безоружных, мирно проповедующих слово Божье. Я знаю, что те кто их убил сейчас среди вас — выдайте их на княжий суд и все остальные сохранят жизнь.

В ответ воины расступились, давая дорогу кому-то выходившему из шатра. Сначала Ростиславу показалось, что это женщина: немолодая и некрасивая, с покрытым белилами лицом и с распущенными волосами, выбивающимися из-под увенчанной бычьими рогами шапки. Шею и руки также покрывали разные женские украшения, а цветастый халат увешивали погремушки и свистульки из дерева и кости. С пояса свисал большой бубен.

— Я Эльпадай, — последовал ответ, — югур и верховный жрец Аварии провозглашаю, что авары будут скорей служить памяти мертвого кагана, чем встанут под бунчук его убийцы.

Грубый бас, так не совпадавший с женоподобной внешностью говорившего показал Ростиславу его ошибку: степная традиция, еще со времен скифских энареев, велела некоторым шаманам облачаться в женское платье для общения с духами. У этого колдуна, одного из лучших в Паннонской степи, со времени его обращения осталось мало мужского.

— Наши боги — Небо-Сварги и Земля-Умай и подземный Эрлиг, а не распятый мертвец, которому поклоняются ромейские жрецы, — продолжал Эльпадай, — они — скверна на земле Аварии, кровоточащая язва, что делает воинов слабыми, а властителей злыми. Та обитель, о которой ты говоришь была одной из таких язв, которую мы выжгли огнем и сталью.

Со всех сторон послышался свист и одобрительные возгласы — сторонники югура выражали так свое согласие с его словами. Из юрты за спиной Эльпадая появились и другие шаманы: встав рядом со своим наставником, они с ненавистью смотрели на князя Нитры.

— Брат, позволь я сам срублю голову злобной бабе, — с горячностью обратился к Ростиславу Моймир, но князь подняв руку заставил родича замолчать.

-Моих воинов втрое больше твоих, шаман, — сказал Ростислав, — и в любой миг здесь соберется еще десять раз по десять тысяч ратников. Твои люди умрут, все до единого — и виновным в их смерти будешь один лишь ты. Встань перед судом своего князя, выдай других зачинщиков убийства монахов — и остальные будут жить. Не согласишься — и еще до заката болото покроют лишь окровавленные кости.

— Никто из нас не боится умереть за родных богов, — усмехнулся Эльпадай, — и воинство мое куда больше, чем ты видишь перед собой.