Литания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

святилище позади Священного Окна. Все еще размышляя о рынке, о мрачной птице, оставленной в кухне обители, мысленно подыскивая, что бы такого действительно важного сказать семидесяти трем ученикам в возрасте от восьми до почти шестнадцати лет, он проверил питание и заглянул в регистры Священного Окна. Увы, все они оказались пусты. Неужели вот к этому Окну вправду подходил сам Всевеликий Пас или еще кто-либо из богов? Вправду ли Всевеликий Пас, о чем столь часто рассказывал патера Щука, однажды поздравил его, ободрил, призвал собраться с силами, подготовиться к часу (а ждать сего часа, как намекнул Пас, осталось недолго), когда этот, нынешний круговорот, завершившись, останется в прошлом?

Подобное представлялось невероятным. Проверяя контакты изогнутым кончиком пустотелого наперсного креста, Шелк помолился об укреплении веры, а после, с осторожностью переступив через змеящийся по полу магистральный кабель (полагаться на его изоляцию более не стоило), перевел дух, выступил из-за Окна и занял место на выщербленном амбионе, в течение множества подобных собраний принадлежавшее патере Щуке.

Где-то спит ныне Щука, добрейший старик, старый верный служитель богов, прежде спавший из рук вон плохо, задремывая лишь на минутку-другую – всего на минутку-другую – за каждой совместной трапезой? Где-то он, нередко гневавшийся на рослого юного аколуфа, свалившегося на его голову после стольких лет, стольких десятилетий одиночества, и в то же время любивший преемника, как никто другой, кроме родной матери?

Где же он ныне, старый патера Щука? Где спит? Спит ли наконец-то крепко и безмятежно или то и дело пробуждается ото сна, как пробуждался всякую ночь, ворочался, скрипел, скрипел ложем за стеной, в узкой и длинной спальне по соседству со спальней Шелка? Пробуждался, молился и в полночь, и за полночь, и на ро́стени, в то время как вышние, небесные земли меркли высоко над головой; молился, когда Вирон гасил костры, фонари и канделябры о множестве лап, когда огни города отступали перед вновь явленным круговороту солнцем; молился, в то время как вокруг пробуждались, занимали положенные места зыбкие дневные тени, в то время как всюду вспыхивали пурпуром вестники утра, вьюнки, а цветы лилий, трубы ночи, безмолвно смыкали длинные, безукоризненно белые лепестки…

Неужто патера Щука, почивающий подле богов, более не просыпается, дабы напомнить богам об их божьих обязанностях?

Поднявшись на амбион патеры Щуки, встав вровень с мерцающей серой пустотой Священного Окна, Шелк выпрямился, расправил плечи, обвел взглядом учеников. Все они (это он знал точно) росли в бедных семьях, для многих полуденная трапеза, приготовленная полудюжиной матерей в кухне палестры, была первой за день, однако большинство ребятишек выглядели вполне опрятно, а уж о шалостях под бдительным присмотром майтеры Розы, майтеры Мрамор и майтеры Мяты никто даже не помышлял.

В начале нового года Шелк забрал старших мальчишек у майтеры Мяты и передал майтере Розе, изменив таким образом порядок, заведенный патерой Щукой, но сейчас, глядя на них, решил, что поступил неразумно. Старшие в большинстве своем слушались робкую майтеру Мяту из своеобразного, не слишком осознанного рыцарства, в случае надобности насаждаемого силами вожаков наподобие Бивня, однако к майтере Розе подобных чувств не питали, да и сама она держала класс в безжалостной, непоколебимой строгости, а что может быть худшим примером для мальчишек старшего возраста, юных мужчин – тех, кому скоро (ох, слишком уж, слишком уж скоро) предстоит блюсти порядок в собственных семьях?

Отвернувшись от учеников, Шелк перевел взгляд на образы Паса и его царственной супруги Эхидны – Двоеглавого Паса с молниями в руках, Эхидны в окружении змей. Прием подействовал безотказно: ропот множества детских голосов разом смолк, уступив место выжидающей тишине. В задних рядах поблескивали из-под куколя лиловыми искорками глаза майтеры Мрамор, и Шелк понимал, что взгляд ее устремлен на него, что при всем своем расположении к молодому авгуру майтера Мрамор пока не верит в его способность, говоря с амбиона, не ляпнуть какой-нибудь глупости.

– Сегодня, на сем нашем собрании, – начал он, – жертвоприношения не состоится, хотя все его и ожидали.

Отметив, что сумел заинтересовать всех, Шелк невольно улыбнулся.

– С этого месяца для одиннадцати из вас начался первый год обучения, – продолжал он, – однако и они, следует полагать, уже знают, что раздобыть жертву для собрания нам удается нечасто. Возможно, некоторые из вас удивляются: отчего я вдруг завел об этом речь? А оттого, что сегодня, именно в этот день, положение складывается несколько по-иному. Жертвоприношению здесь, в нашем мантейоне, быть, однако лишь после того, как все вы разойдетесь по домам. Уверен, об агнцах помнит каждый.

Около половины учеников закивали.

– Их я, как вам, наверное, тоже известно, приобрел на деньги, отложенные еще в схоле из тех, что присылала мать, прибавив к ним и часть жалованья, получаемого от Капитула. Все ли вы понимаете, что наш мантейон существует себе в убыток?

Старшие, судя по выражениям лиц, понимали это прекрасно.

– Увы, – продолжал Шелк, – дары, получаемые нами по сциллицам и в прочих случаях, не покрывают даже скудного жалованья, полагающегося нашим сибиллам и мне. По этой причине просрочили мы и уплату налогов – то есть остались в долгу перед Хузгадо, не говоря уж о различных иных задолженностях. Порой жертвенных животных предоставляют нам благотворители – люди, надеющиеся снискать благосклонность милосердных богов. Возможно, среди таковых имеются ваши родители, и если так, мы весьма им признательны. Когда же благотворителей не находится, мы с сибиллами покупаем жертву ко дню сциллицы – как правило, голубя – в складчину, из собственного жалованья… однако агнцев я, как уже говорил, приобрел сам. Для чего? Как по-твоему, Аддакс?

Аддакс – ровесник Бивня, почти столь же светлый лицом и волосом, как Шелк, – поднялся на ноги.

– Для предсказания судеб, патера.

Шелк кивнул, и Аддакс уселся на место.

– Именно, а точнее – судьбы нашего мантейона. Как всем вам известно, внутренности жертвенных агнцев предрекли ему блестящее будущее… но в основном потому, что я искал благосклонности различных богов и надеялся снискать ее подношениями, – прибавил Шелк и оглянулся на Священное Окно за спиной. – Первого агнца принес в жертву Пасу, а второго – Сцилле, покровительнице нашего города. Только на это – так мне подумалось – у меня и хватит средств: на одного белоснежного агнца для Всемогущего Паса и на другого, для Сциллы. Ну а испрашивал я у них, должен признаться, особой милости. Молил их снова явиться нам, как в прежние времена. Жаждал заверений, наглядных свидетельств их любви, даже не подозревая, насколько бессмысленны подобные заверения, когда ими изобилуют все до единой книги Хресмологического Писания!

С этими словами он постучал кончиком пальца по обложке истрепанной книги, лежавшей перед ним на амбионе.

– Как-то раз, поздним вечером, читая Писание, я вдруг понял, что читал его с детства, но по сию пору не