Хроники новуса - Наталья Викторовна Бутырская

девку терзать пустыми сговорами? Главное ведь что? Страду пережить, а дальше-то легче будет. Так что по весне, как поднесу дары древу Сфирры, сразу, без сговора, и обручусь с какой-нибудь.

— Своим умом, значит, решил жить? — вздохнул старик. — А хватит ли его? Ума-то? Ну, неволить не стану, хотя поперек общины вставать…

Только он собрался уйти, как я его окликнул:

— Почтенный Сарен, а наш уговор насчет подмоги?

Староста обернулся:

— Вот то-то и оно, юный Лиор! Никак нельзя без общины. Ты им, а они тебе, только тем и живет деревня! Уговор есть уговор, завтра пришлю к тебе на поле людей. За четыре снопа из десяти.

— Но снопы считать не со всего поля, — уточнил я, — а лишь из тех, что свяжут помощники. Уговор таков был.

Старик покачал головой:

— Зря упрямишься. Отчим твой и тот жил, как все, силу свою не выпячивал, не бахвалился, потому его и не трогали. А ты думаешь супротив всех пойти? Как знаешь, как знаешь. А про снопы… Будет, как уговорились.

Может, я и впрямь слишком много надумал? Вдруг он на самом деле хотел лишь помочь? Жаль, я не спросил, кого староста мне в невесты прочил. Но как сложилось, так сложилось.

На другой день, едва рассвело, вся деревня потянулась к ячменным полям. Оделись не нарядно, по-простому, но девки вплели в волосы ленты, бабы повязали яркие платки. Нельзя вязать первый сноп без уважения и радости, иначе земля обидится!

Одна баба, тетка Линета, надела самое красивое платье, на шею повесила бусы, даже рукоять серпа обвязала лентой. Уже третий год именно ей достается честь срезать первые колосья, и все три года в деревне собирают хорошие урожаи. Видать, люба она древу Сфирры! Недаром для такого дела выбирают самую плодовитую бабу: тетка Линета выносила двенадцать детей, и восемь из них выжило. И она всё еще могла рожать!

Пока хранитель корней читал хвалы древу Сфирры и благодарил за милость, тетка Линета подошла к краю поля, ухватила пучок колосьев, срезала, уложила к себе на колени, затем еще пучок и еще, пока не набралось на целый сноп, несколько колосьев она скрутила в жгут, обвязала им собранное и торжественно подняла. Вот и первый сноп!

Тетка Калора затянула песню, которую подхватили все сельчане.

Сноп украсили лентами и цветами, насадили на шест и подняли поближе к небу. Потом, вокруг этого шеста навалят другие снопы, чтобы получилась скирда, но первый сноп все равно останется выше всех.

Потом сельчане разошлись по своим полям. Рядом со моим, отделенная едва заметной межой, расположилась делянка Харта и Филоры. Они привели с собой детей: старшие могут вязать снопы за родителями, младшие — стаскивать их в одну скирду.

— Лиор, — улыбнулась тетка Филора, — как закончим со своим, так сразу пойдем к тебе. Уж как-нибудь осилим! Мира, ступай к Лиору, будешь за ним идти!

Мира, угловатая девчонка лет десяти, тут же перешла на мою сторону и задиристо сказала:

— Я хорошо вяжу, быстро! Не медли!

Поблагодарив Филору, я окинул взглядом бесконечное золотое море, подумал, что ни в жизни столько убрать не смогу, выдохнул, наклонился и схватил первый пук. Работа началась!

Жать зерно вроде бы нетрудно, примерно так же, как и доить коров. Один раз взмахнуть серпом, два, три… Но когда делаешь это от зари до зари да еще и несколько дней подряд без роздыху, становится очень тяжело. По утреннему холодку работалось легко: еще не устала спина, еще невесомым казался серп, но чем выше поднималось солнце, тем больше я потел, на лицо и шею прилипала разная шелуха, на спину садились привлеченные запахом разгоряченного тела мухи и слепни, и приходилось все время поводить плечами и подергиваться, как коровы на пастбище. Я жалел, что у меня нет хвоста, сейчас бы он очень пригодился.

Поначалу я еще оглядывался, смотрел, как успевает идти за мной Мира, много ли уже убрал, но всякий раз видел, что прошел всего несколько шагов, а впереди непочатый край. Аж отчаяние брало за душу. Я боялся, что не успею, что зерно осыпется, и весь тяжкий труд отчима пойдет на корм мышам, а еще боялся, что не сдюжу. И обещанных старостой людей что-то пока не видать. Да и плевать! Сам смогу! Вот сколько осилю, столько и будет, но на поклон снова не пойду. К тому же без толку. Если старик решит закусить удила, никто не сумеет сдвинуть его с места.

И я снова хватал колосья, взмахивал серпом, срезал ломкие стебли и откладывал в сторонку, где Мира умело скручивала их в снопы. Несколько раз я едва не распорол себе руку, повезло, что снес лишь кусок кожи. Мира тут же налепила листик подорожника и обвязала сверху всё теми же колосьями.

— Мама говорит, что кровь на поле — к добру. Говорит, раньше резали козу и ее кровью поливали землю, но человечья кровь еще лучше! — сказала девочка, утешая меня.

Я кивнул и вернулся к работе.

Когда время подошло к полудню, Филора кликнула Миру поснедать. Я выпрямился, стирая со лба пот и грязь. Уже ныла спина, сильно чесались места, где покусали мухи, руки затяжелели. А ведь до вечерней зорьки далеко. Так же далеко, как и до конца поля. И я не думал, что мне хватит сил и упорства продержаться. Маленькие дети у соседей уже давно утомились и спали в тени сложенной скирды, да и мои одногодки работали через силу. Крепче всего оказались не молодые парни, а старухи, чьи согнутые спины до сих пор виднелись меж ячменных колосьев. Они работали вроде бы неспешно, но неизменно оказывались впереди всех, а за ними тянулись широкие просеки с аккуратно скрученными снопами.

— Тебе, что ль, помощь надобна? — окликнул сзади женский голос.

Я обернулся. Возле межи стояли три бабы: на головах платки, в руках серпы, юбки подвернуты. Две — из дома старосты, а вот третью я узнал не сразу. Это ж сноха нашего деревенского богатея Верида, вернее, одна из его снох.

Верид известен у нас тем, что женит сыновей не на девках с богатым приданным, а на нищих сиротках, коих подбирает то в городе, то в других деревнях, а потом эти сиротки горбатятся на него до изнеможения. Слыхал, что одна, как раз городская, умела шить, так она головы не подымала, обшивая всю немаленькую семью, а когда Верид торговать ее