Башни Латераны - Виталий Хонихоев

своих палят или вона была еще придумка у герцога Освальда когда пикинеры в первую атаку на коленях стоят и пики на колено кладут, остриями к врагу, а уже после того как маги отстреляются прямой наводкой — поднимаются. В пылу боя порой как тебя зовут забываешь, обязательно кто-нибудь в спину огненным шаром ударит али еще чего… Неет, боевой строй он как топор должен быть — простым и сильным! Чтобы сломаться было нечему.

У окна сидела компания горожан — ремесленники и мелкие торговцы. Они обсуждали дела поближе.

— Слыхали? Наш Хельмут опять с городским советом сцепился! — шептал тощий сапожник: он требует новый налог на оборону ввести, а муниципальный совет против. Говорит, и так казна не безразмерная.

— Да он просто своих наёмников жалеет! — возразил краснолицый мясник: — «Чёрным Пикам» платить надо, да и остальным тоже, вот он и хочет эти расходы на город переложить. Налог — это конечно худо, но ежели Арнульф или Гартман к стенам подойдут — что делать будем? Долго ли вольный город Вадос вольным городом останется? У нашего города привилегии еще с Третьей Войны выправлены, да только кто сейчас слушать будет.

— Тише ты! — одёрнул его третий. — Стены слышат. Вон, стражник городской в углу сидит, всё слушает да на ус мотает.

Разговор перескочил на более безопасную тему.

— А про младшего Линдберга слышали? — понизив голос, спросил сапожник. — Дочку кузнеца Франца обрюхатил! Теперь старший Линдберг бегает, откупается. Пять золотых предложил, чтоб девка молчала.

— Пять золотых! — присвистнул мясник. — За такие деньги я бы и сам родил!

За стойкой захохотали, но смех быстро стих, когда в дверях появился человек в сером плаще с капюшоном. На груди у него виднелся серебряный медальон с символом Святой Катедры.

— Церковник, — прошипел кто-то.

Человек прошёл к стойке, не обращая внимания на внезапно стихшие разговоры.

— Эля, — коротко бросил он Лео. — И хлеба.

Пока Лео наливал, купец за дальним столом не удержался:

— Правда, что Церковь графа Мальтенского анафеме предала?

Церковник медленно повернулся.

— Граф Мальтенский отрёкся от истинной веры и впал в ересь некромантии, — сухо произнёс он. — Великий Понтифик вынес справедливое решение. Всякий, кто укроет еретика или окажет ему помощь, разделит его участь.

— А что он такого сделал-то? — не унимался купец.

— Пытался воскресить мёртвого сына, — ответил церковник и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

В таверне повисла тяжёлая тишина. Лео почувствовал, как у него похолодели руки. Некромантия. Воскрешение мёртвых. Он невольно вспомнил ту ночь с Ноксом и поспешно отвернулся, делая вид, что протирает кружки.

— Вот дурак-то граф! — наконец прервал молчание рыжий наёмник. — Все знают, что мёртвых трогать нельзя. Против природы это.

— Ага, — поддакнул его товарищ. — Хотя поговаривают, в старые времена некроманты целые армии мертвецов поднимали. Представляете — идёшь в бой, а против тебя покойники встают!

— Байки всё это, — отмахнулся ветеран. — Настоящих некромантов уже лет сто как не осталось. Церковь всех выжгла. Да и слава богу — нечего с мертвяками якшаться.

Лео стоял за стойкой, механически протирая одну и ту же кружку, и чувствовал, как внутри всё сжимается от страха. Если бы они знали, что рядом с ними стоит тот, кто может поднимать мёртвых… Что бы они сделали? Сдали бы Церкви за награду? Или сами бы на месте прикончили?

Церковник допил свой эль, оставил медяк на стойке и вышел, так и не сняв капюшона. Как только дверь за ним закрылась, таверна снова ожила.

— Мрачные они какие-то стали в последнее время, эти церковники, — проворчал купец. — Раньше хоть улыбались иногда.

— Война на носу, вот и мрачнеют, — философски заметил сапожник. — Когда короли дерутся, простому люду только молиться и остаётся. Хотя церковникам-то что, больше молятся — больше денег будет. Их-то поди никто не тронет.

Разговоры потекли дальше — о ценах на зерно, которые опять поползли вверх, о новой городской страже, которую барон набирает, о странных огнях, которые видели над старыми руинами к северу от города. Лео слушал вполуха, автоматически наливая эль и подавая хлеб, но мысли его были далеко.

Ближе к полудню, когда первая волна посетителей схлынула, в таверну потянулась другая публика — городские зеваки, мелкие ремесленники на обеденном перерыве, стражники после ночной смены. Разговоры стали живее, голоса громче, а сплетни — сочнее.

— А я вам говорю — третья уже девка пропала! — надрывалась прачка с красными от работы руками. — Дочка портного Ганса, та что с рыжей косой. Вышла вечером за водой к колодцу — и как сквозь землю провалилась!

— Может, с парнем каким сбежала? — предположил подвыпивший извозчик.

— Да какой парень! Ей всего четырнадцать было! — возмутилась прачка. — И корзину у колодца нашли, опрокинутую. Нет, тут дело нечисто. Вон, цирк этот бродячий как раз неделю назад за городскими стенами встал… срам один! Небось оттуда все и идет, ересь и непотребство всякое! Говорят, там девка совсем голая выступает, наверняка демонам душу продала да мужикам нашим головы морочит теперь!

— Чего сразу цирк-то? Был я там третьего дня, — вмешался молодой подмастерье: — ходил на представление — такие чудеса показывают! Бородатая женщина есть, силач, который подкову руками гнёт, а ещё фокусник — настоящий магикус, говорят! Огонь глотает и изо рта выпускает! И девка там которая гимнастка вовсе не голая, на ней одежды такие, что плотно к телу прилегают, чтобы фокусы всякие делать, гибкая она как змея.

— Змея и есть! — подхватила прачка: — своими гибкостями моему Стешику всю голову заморочила, он туда уже седьмой день ходит на нее зенки свои бесстыжие пялит! Она поди демонические ритуалы по ночам творит, жаб в кипятке варит и потом слюной на души праведные морок наводит! Вот и пропадают наши девки! Поди она еще в их крови купается и…

— Бабьи сказки, — отмахнулся стражник у стойки: — а девки эти небось к любовникам сбежали. Весна же на дворе, кровь играет. А ты бы язычок прикусила с такими-то обвинениями, была бы в силе Святая Инквизиция — они бы сперва тобой заинтересовались, да на правеж поставили. Знаешь что за лжесвидетельство бывает?

— Дак а я чего? Я ничего! — тут же дает попятного прачка: — я не видела