Плюшевый: глава - Сергей Александрович Плотников

— Юный господин Коннах, — без всякого удивления поприветствовал меня Иэррей. — Госпожа Боней пошла в кабинет вашей матушки. Там же должен быть мастер Рен и подмастерье Он.

Всю семью собрали. Значит, и правда дурные новости.

Кабинет матери располагался недалеко от спальни отца, я прибыл туда очень быстро. Вошел без стука — как раз чтобы застать безобразную сцену.

Ну, почти безобразную: до настоящей драмы не хватало потеков крови и выбитых зубов. Но Сорафия Боней сидела в деревянном кресле с безучастным видом, а Лела Он нависала над ней, вцепившись в подлокотники кресла, и едва ли не брызгала слюной ей в лицо.

— Что значит «ничего нельзя сделать»⁈ Три дня назад было можно — а теперь нельзя⁈ Разрежьте его и зашейте заново, если вы это умеете!

— У нашего искусства есть пределы, — спокойно произнесла Боней. — И они проходят там, где внутренние силы больного к сопротивлению истощаются. Увы, подмастерье Он, у вашего двоюродного брата слишком много внутренней силы, и она помешала корректному заживлению раны, несмотря на все усилия лекаря Иэррея…

— Значит, было мало усилий! — рявкнула Лела.

— Лела! — Тильда поднялась с места, неуклюжая, с огромным животом, но спокойная, как ледяная статуя. — Ты переходишь все границы! Извинись перед главой Боней!

— И не подумаю! — Лела стояла яростная, как никогда похожая на Ориса, и я вдруг отчетливо увидел, что зря считал ее мужиковатой: на самом деле мать Риды очень, очень красива. Просто размашистые движения и вечно недовольная или высокомерная мина на лице слишком ее портили. — Эта старуха только делает вид, что старается! Думает, что с Лисом ей проще будет иметь дело, чем с Орисом! Она никогда никого не любила, она не может понять…

— Подмастерье Он! — а это уже сказал я.

Все обернулись на мой голос, Лела скривилась, собираясь выплюнуть и сказать что-то уже совсем невежливое — я это чувствовал. Например, обозвать Боней старой шлюхой.

Но глава Цапли подала голос первая.

— Единственному мужчине, которого я когда-либо любила, — сказала она спокойным тоном, — переломили хребет прямо у меня на глазах. Я видела, как с его лица ушла жизнь — и ничего не могла сделать. Еще я видела, как умирает одна из моих дочерей. О смерти другой мне сообщили спустя год. Так что, подмастерье Он, госпожа и молодой господин Коннах… Я все же примерно представляю, что вы чувствуете, — ее губы искривились. — Верьте или нет, если бы была хоть малейшая возможность, известная мне, которую можно найти на земле или в небесах, чтобы спасти Ориса Коннаха, я бы не пожалела на это сил. Но я такой не знаю. Все, что я сумею сейчас сделать — это посоветовать, как сделать его последние дни хоть немного легче. Умирать с таким количеством внутренней энергии, как у него, особенно мучительно. Я видела.

— Орис не захочет метаться в агонии, — сказала Тильда. Она все еще стояла, и все еще говорила совершенно спокойно. — Мы уже обсуждали это. Он захочет уйти… более достойно. У него почти столько же энергии, сколько у Великого мастера. Если несколько сильных бойцов помогут ему, возможно, он сумеет Вознестись.

«Нет!» — чуть было не заорал я.

Но что я мог возразить реально?

Боней грустно склонила голову.

— Что ж, такой человек, как он, конечно, захочет уйти именно так… — пробормотала она. Затем вновь подняла глаза на Тильду. — Моя внутренняя энергия тоже почти на грани с Великим мастером. Если он примет мою помощь, для меня честь предложить ее.

— Это говорите с Орисом, — сказала Тильда, вновь присаживаясь. — Я в этом ничего не понимаю.

* * *

Насколько тяжело Орису дались ранним утром следующего дня последние несколько шагов до площадки перед алтарем бога Подземного Царства — я не знаю. Но шел он почти ровно и прямо, как и тогда, на турнире. Перед тем, как отправиться в этот буквально последний путь, положил руку мне на плечо.

— Школа теперь твоя, Лис. Я знаю, ты справишься.

И поглядел мне глаза в глаза. Белки у него были совсем желтые, зрачки метались. Кожа — очень горячая на ощупь. Я даже обнять его не мог, чтобы не сделать больнее, поэтому просто сжал руку у себя на плече.

— Все сделаю для этого, папа.

Потом он обернулся к племяннику.

— Поддерживай Лиса, Герт.

— Конечно, дядя, — двоюродный брат чуть не плакал, но держался.

Тильда тоже его не обнимала и не целовала — ее вообще здесь не было. Орис запретил ей приходить, и Боней его поддержала. Кажется, старая Цапля была чем-то обеспокоена в состоянии матери, но вслух она ничего не говорила, наоборот, всячески успокаивала ее, что с ребенком все хорошо. Я тоже не спрашивал: сделать-то все равно ничего не мог.

Вот Орис занял место рядом с алтарем, где уже ждали Фиен, мастер Кеверт, мастер Он, мастер Гарт и мастер Фидер — все мастера Школы. И Сорафия Боней, которая довольно странно смотрелась рядом с этими мускулистыми молодыми мужчинами. Лела Он тоже предложила свою помощь, но Орис отказал: для первого ранга это опасно.

Они встали в круг, словно на детском утреннике. Сцена выглядела бы смешной, если бы я не видел, как Ориса била дрожь. По сомкнутым рукам хлынул поток внутренней энергии.

Я сцепил зубы. Если у Ориса не получится довести дело до самосожжения, он просто ускорит агонию и будет мучиться еще несколько часов — и что тогда? Перерезать ему горло? Или смотреть?

Но у Ориса получилось. Всего две-три минуты, кажется, меньше, чем это заняло у Великого мастера Олера, — и он оттолкнул руки Боней и Фиена, стоявших вплотную.

Только черный жирный пепел осыпался на траву.

«Надо было сказать ему, что я его люблю, — подумал я. — Почему не сказал? Ему было бы приятно».

Но вслух произнес другое, обращаясь к Герту:

— Пойдем. Скоро начнется тренировка. А потом у нас очень много дел.

Глава 4

Планы и союзы

Прошу у тебя, Господи, милости для моего второго отца, Ориса Коннаха. Он совершил грех против воли Твоей, которого нет страшнее, но совершил его от незнания, от невозможности услышать Твою проповедь и слова Твоих пророков. Прошу милосердия для тех, кто помогал ему. И прошу милосердия для себя, потому что мог проповедовать перед ним — но не сказал ни слова из трусости и гордыни. Прошу Тебя, милосердия.

Милосердия.

Милосердия.

У меня нет оправдания. Я должен был. И не захотел вступать с ним в спор, который