Я, Великий И Ужасный - Изяслав Кацман

"Солидные и Разумные Мужи" недоумённо зашумели — слишком уж мягким выходил приговор. Я пробежался по господам-советникам тяжёлым взглядом. Из-за препоганейшего настроения ничего хорошего в моих глазах прочитать они не могли, потому недовольство стихло.

"Все были введены в заблуждение чужеземцем" — ещё раз повторяю официальную версию — "Они думали, что выполняют приказы повелительницы, хотя это было не так. Потому наказание должно быть именно таким, не слишком строгим". Десяток бойцов под командой Гоку за спиной придают нужную убедительность словам. И Солидные и Разумные Мужи соглашаются. Особой радости, правда, не видно. Публика тоже не сильно довольна принятым решением. Нехорошее настроение сегодня у народных масс. Как бы бойни не получилось, с неясным исходом: оцепление из вооружённых до зубов воинов вроде бы должно перемолоть неорганизованную толпу, но смогут ли макаки", а тем более регои, быстро и без сантиментов разобраться с "мирными" гражданами — как-никак, это же "свои".

Надо что-то делать. Фокусирую взгляд на приговорённом к смертной казни тузтце. Тот усмехается одними губами. На сером от напряжения лице ни кровинки. "Убить" — приказываю Гоку, показывая пальцем на толстяка-наёмника — "Немедленно". Сонай пожимает плечами, подскакивает к чужеземцу и скупым движением меча перерезает тому горло, затем с размаху отрубает голову и, держа за волосы, подымает на вытянутой руке. Толпа начинает орать в разнобой. Пробую разобрать, чего там кричат. Ага: кто о справедливости типулу-таками, кто жалеет, что не лично убил проклятого чужака.

"Отдайте труп и голову людям" — тихо распоряжаюсь своему начальнику охраны. Тот опять пожимает плечами и командует воинам. Двое хватают обезглавленное тело за руки и волочат его по земле. За ними тянется тёмная полоса. Оцепление расступается, пропуская. Десятки рук тянутся к казнённому. Кто-то вырывает у Гоку голову Кирхита — тут же её начинают кидать друг другу. Труп исчезает под шевелящейся людской массой. Кажется, обошлось. Не дело, конечно, марать кровью площадку перед помостом для заседаний и собраний, но лучше уж пусть это будет кровь одного человека, чем нескольких десятков или сотен.

Хорошо сидеть и ни о чём не думать. Последнее, правда, не получалось: события сегодняшнего дня всё крутились в голове: суд, выглядевший в моих глазах издевательством, толпа, жаждущая крови, казнь главного обвиняемого, на которого повесили всех собак, надругательство над трупом. Обитатели Тенука и окрестностей ещё продолжаются, судя по всему, глумиться над останками Кирхита, удовлетворяя жажду справедливой мести. Остальных подсудимых, хвала духам-покровителям, удалось под шумок увести — никто и не обратил внимания на исчезновение Вахаку и Ко.

"Пану олени" — оторвал меня от мрачных раздумий Гоку — "Народ разошёлся. Труп чужака лежит на площади. То есть, что от него осталось. Что с ним делать?"

"Закопать" — ответил я. Но тут же передумал: "Хотя нет, лучше привяжите к столбу, где обычно стоят наказанные".

— А голову куда?

— Найди кусок рыболововецкой сети, заверни в него, да и прикрепи к телу — начинаю раздражаться, неужели пятидесятник не может без меня справиться — Не найдёшь сеть, в мешок засуньте.

Меняю тему: "Вахаку как?"

— Сидит в доме для пойманных злоумышленников.

Тюрьма в Тенкуке отстроена совсем недавно, и в отличие от Мар-Хона, почти всегда пустовала. Так что моим проштрафившимся подчинённым сидеть в свежесрубленных помещениях довольно комфортно. Вреда не будет, а польза выйдет: пусть посидят, подумают над своим поведением. А завтра с утра отправятся в Кесу. Временно разжалованный "олени", скорее всего, будет за бригадира над остальными каторжниками — не такой уж Длинный садист, чтобы старого товарища заставлять работать как простого "улагу-хи". А рядовые "макаки" пополнят местный отряд верных центральному правительству сил.

А Кано с Паропе люди в ближайшее время точно понадобятся: пришёл черёд и Талу подминать под себя. За последние два года тамошние расклады уже изучены досконально и доложены мне во всех подробностях. И в отличие от Кесу, куда влезли под предлогом помощи "другу Ботуметаки" против непокорных подданных, в этом случае придётся свергать самого местного Главного Босса. С "сильными мужами" тех мест налажены контакты — обиженным на Тикоретаки сделаны намёки насчёт возможности поквитаться с вышестоящим начальником, вождям, ищущим своей выгоды, столь же завуалировано обещана куча разных благ и благодеяний со стороны Солнцеликой и Духами Хранимой. Дело только за подходящим поводом для вмешательства в местные дела. Ну, а уж предлог-то мы найдём. Не знаю ещё, будет ли "казусом для белли" мелкий конфликт между людьми талского таки и "макаками" или же всё начнётся с жалобы кого-нибудь из вассалов Тикоретаки. Ну, это не важно…. "Война план покажет".

Глава семнадцатая

В которой герой предаётся нерадостным мыслям на фоне официального торжества и после оного

В прошлой своей жизни я никогда не любил демонстрации. По двум причинам. Во-первых, потому что 7 ноября и 1 мая редко баловали мой родной город погодой: либо слякоть, либо холодрыга. Во-вторых — время, на мой взгляд, можно было бы провести с куда большей пользой, чем топать в школьной колонне, неся транспаранты. В общем бесполезное и бессмысленное времяпровождение. Потому, когда на фоне перестроечного бардака в последних классах десятилетки демонстрационная обязаловка стала сугубо добровольной, я только порадовался и всем сердцем принял Гласность, Перестройку и Горбачёва. А самороспуск комсомола, сделавший ненужным членство в нём (о чём я подумывал, планируя поступление в ВУЗ), ещё добавил любви к реформам.

Как оказалось, даже если находиться на трибуне, любовь к данному мероприятию не появляется. У меня, по крайней мере, точно. Ну, то есть, трибуны в привычном мне виде в наличии не имелось. Вместо сего атрибута советской жизни приходилось стоять на резном балконе, обрамляющем второй этаж дворца верховных правителей Пеу. Наконец-то достроенное полгода назад, здание возвышалось над центральной площадью Тенука. А чего не возвышаться единственной двухэтажке столицы.

Советскую демонстрацию, разумеется, шествие сегодняшнее не напоминало ничуть. Да и всякие западные марши протеста, показываемые по телевизору, равно как и куда более унылые их доморощенные российские аналоги, на которые я насмотрелся в девяностые, действо тоже не и походило. Ведь на лицах подданных типулу-таками не читалось ни советского желания побыстрей отшагать обязательную программу и разойтись по домам, где ждёт выпивка и закуска, ни зарубежной суровой решительности, готовой в любой момент прорваться наружу в драке с полицией. Нет, папуасы проявляли неподдельный энтузиазм, непостижимым образом сочетая непринуждённое веселье с осознанием торжественности момента. Скорее