Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

четыреста тонн, семь малых коггов, от двухсот до ста тонн водоизмещением, десять шкут и одна барка. Да, все они были оснащены артиллерией, причём ставили её не абы как, а как того требовала морская тактика, опробованная в сотнях сражений, как в Европе, так и по всему миру, где больше всего пушек было на корме и баке корабля. Лангер же завербовался капитаном когга "Резвый олень" в сто пятьдесят тонн водоизмещения и вооружённый двумя десятками орудий. Правда, самые крупные из них, двадцатишестифунтовые, расположены были на корме, а основу, как обычно, составляли более лёгкие пушки. Ну да бой покажет, чья тактика лучше.

Начало русского вторжения орденская флотилия встретила в Пернове, куда вернулась после неудачной попытки перехватить московский конвой, ежегодно уходящий в Антверпен. Увы, но в руки моряков попали только немногочисленные одиночки, не желавшие платить своим же за охрану. Добыча, конечно, была, но что это за добыча? Слёзы, а не добыча.

И тут как гром среди ясного неба пришло известие о падении Нарвы и вторжении московских орд. Потом пришло известие о поражении магистра и это переполнило чашу терпения. Моряки горели негодованием и Лёвендаль повёл свою флотилию в залив, намереваясь хорошенько разграбить русское Норовское. Однако по пути им попался кургузый бот, от экипажа которого они и узнали о бесчинствах русских на островах. Лёвендаль немедленно повернул обратно и двинулся в сторону Аренсбурга, горя желанием восстановить там епископскую власть. Вот только едва пройдя остров Моон, эскадра попала в полосу встречного ветра и вынужденно встала на якорь.

В том, что их уже рассмотрели с берега, никто на кораблях не сомневался, так что появление чужих парусов не стало для ливонцев чем-то неожиданным. Вытягивая якоря, они стали готовиться к бою, надеясь, что их морское умение превзойдёт вражеское и им улыбнётся ветреная Фортуна.

Стоя на корме своего когга, Лангер внимательно следил за манёврами противника. Тот же, пользуясь попутным ветром, пытался обойти ливонский строй и прижать их к берегу. Однако ливонцы, повинуясь сигналам флагмана, тоже не стояли на месте, осторожно маневрировали и пока что избегали столкновения с противником, который оказался не таким уж и малочисленным. Причём впереди у схизматиков гордо вспарывала воды залива огромная каракка, явно небалтийской постройки.

Корабли лавировали друг против друга в течение нескольких часов, пытаясь поймать ветер и оказаться в лучшем положении, чем неприятель. Лангер даже позволил накормить матросов обедом, разбив их на три смены. Сам он тоже с удовольствием отобедал приготовленной личным поваром кашей с густой мясной подливкой.

Наконец Лёвендаль решил, что пришла пора атаковать. Его "Самсон" переложил руль и постарался быстро сократить дистанцию с ближайшим кораблем противника, бывшим явно меньше ливонского корабля по величине. Нападать на огромную каракку в самом начале боя он посчитал излишним риском. А чтобы добиться максимального эффекта при стрельбе, адмирал приказал имевшиеся на левом борту легкие пушки перенести на правый борт, откуда они тоже бы били в более слабого противника.

Следом за флагманом на его цель потянулись и три шкуты, более скоростные и манёвренные, но слабее вооружённые.

Радостно усмехнувшись, Лангер тут же велел подворачивать к тому русскому кораблю, который он давно уже выбрал для себя целью. Следом за ним потянулся соседний когг и пара шкут.

Тактика ливонцев была проста: концентрируясь у флагманов по три-пять кораблей, выбрать себе цель и быстро с ней сблизившись, идти на абордаж. Артиллерия же в это время, сконцентрированная на баке, должна была выкашивать вражеских солдат на палубе. Если же враг был слишком могуч, как вражеская каракка, то в бой стоило идти не одной тройкой-пятёркой, а двумя, пользуясь тем, что большой корабль менее поворотлив по сравнению с малыми.

Вот только русские такой выбор боя не приняли. Их корабли немедленно отвернули в сторону и окутались густым дымом поочерёдных залпов, который встречный ветер предательски снёс в сторону ливонцев.

Чертыхнувшись, Лангер велел слегка довернуть, что бы ветер быстрее снёс едкие дымные шапки в сторону, а то от них на палубе когга уже начали задыхаться и кашлять матросы, да и у самого капитана запершило в горле.

Наконец дым рассеялся, и капитану открылась удручающая картина. Русские, как оказалось, палили не по всем кораблям ливонской эскадры, а сосредоточили огонь на флагманском корабле. Причём стреляли явно из тяжёлых пушек, иначе как ещё можно было объяснить несколько пробоин в его корпусе и рухнувшую за борт грот-мачту? Мелкие калибры пробить толстый борт были явно не в состоянии.

Оторвавшись от лицезрения повреждённого флагмана, Лангер вновь обратил внимание на строй русских малых кораблей, которые описав полукруг, вновь заходили на смешавшийся строй ливонцев.

— Уваливайся под ветер, — заорал он на рулевого, оценив скорость своего корабля и скорость сближения с противником. Увы, но его "Резвый олень" сейчас больше походил на стреноженную лошадь и Лангер решил, что быстро набрать ход можно только увалившись.

Русские и в этот раз не стали размазывать залп по всем кораблям, а отстрелялись по "Меркурию", который был самым большим в эскадре после флагманского корабля.

"Меркурию" явно повезло, так как, приняв в себя несколько чугунных подарков, он остался на ходу и с целыми мачтами. Правда, на его палубе царил кровавый хаос, но выходить из боя корабль не стал. Наоборот, воспользовавшись тем, что при манёвре русские малые корабли оставили своего флагмана почти в одиночестве, капитан "Меркурия" решительно двинулся в сторону каракки. Следом за ним потянулись ещё три когга, и Лангер мысленно хлопнул их капитанов по плечу. Вчетвером они имели все возможности разделаться с вражеским кораблём, а вот оставшимся силам надо просто взять на себя лихих малышей, дабы не дать им спасти своего флагмана.

Собрав вокруг себя два когга и девять шкут, Лангер решительно повернул в сторону противника. Однако чужой адмирал тоже не бездействовал. Он вновь совершил поворот на 180 градусов и двинулся в обратную сторону, задействовав огонь всех своих кораблей на головном корабле ливонцев. Увы, но этим кораблём как раз и оказался лангеровский "Резвый олень".

Когг задрожал от носа до кормы и от киля до клотика грот-мачты, принимая на себя чугунные подарки от врагов. На кормовую надстройку, где расположился Лангер, даже сквозь пушечный гул донеслись крики и крепкая ругань, а также стоны раненых. Когда концевой русский корабль проследовал мимо ливонского отряда, "Резвый олень" из прекрасного и крепкого судна превратился в едва ковыляющую по волнам развалину, в чьём борту зияли дыры, а нос был буквально изуродован.

И что самое страшное, только шкутам хватило скорости, чтобы