Фантастика 2025-166 - Августин Ангелов

шпионить за часовыми, выяснять все подробности караульной службы, сообщать ему время смены часовых и вообще все подробности, связанные с караульными. А потом одну из них он попросил поставить на полку в коридоре бюст Ленина за сутки до покушения, а двум другим строго приказал к этому бюсту не притрагиваться. Это был как раз тот бюст, внутри которого находилось взрывное устройство, которое не взорвалось лишь по счастливой случайности из-за того, что не сработал взрыватель ударного действия.

Следствие явно продвинулось. Подозреваемый обнаружился. Вот только мотивы Енукидзе пока не были мне ясны. Ведь он считался другом Сталина, а в явных связях с троцкистами, вроде бы, наоборот, уличен не был. Да еще и какой-то другой мужчина участвовал в покушении. Тот, который имел небольшой рост и ловко действовал ножом, расчищая путь Блюмкину. Мне почему-то представлялось неправдоподобным, чтобы сам Енукидзе мог орудовать коротким клинком настолько профессионально. Хотя его участие и не последняя роль в заговоре с целью убийства генсека после ареста уборщиц не вызывали сомнений. Вот только сам Енукидзе скрылся. И чекисты его пока не могли нигде отыскать.

Все выезды из города перекрыли сразу после покушения на Сталина. Причем, не только чекисты постарались, но и Ворошилов не растерялся, распорядившись выставить вооруженные армейские посты. Так что бежать из столицы подозреваемый вряд ли сумел. Но мне пришла мысль, где может скрываться Енукидзе. И я приказал Глебу Бокию:

— Проверить квартиры всех его любовниц. Скорее всего, он прячется у одной из них.

В отношении саботажников с Лубянки, поддержавших ежовский переворот, я также намеревался принять срочные меры. Собрав на совещание начальников отделов, которые команды Ежова выполнять не стали, я распорядился:

— Ночью организуйте аресты тех наших бывших сотрудников, кто активно поддержал Ежова, и которых я уже уволил только что своим приказом. Даю вам список, в котором я сделал особые пометки напротив некоторых фамилий. Самых ретивых сторонников покойного Генриха Ягоды, поддержавших попытку внутреннего переворота в ОГПУ, устроенного Ежовым, необходимо ликвидировать на месте при попытке к бегству. Все должно быть сделано тихо. Лишний шум и огласка нам не нужны.

— А если они не попытаются бежать? — спросил один из начотделов.

Я объяснил:

— Тогда вы должны сделать так, чтобы побежали. Несете личную ответственность за результат. И не забывайте про контрольные выстрелы. Выжить из беглецов не должен никто.

Еще я добавил указания по поводу троцкистских активистов, организовавших митинги и забастовки на предприятиях столицы:

— Зачинщиков всех этих беспорядков тоже арестуйте сегодня же ночью в их жилищах. Также вам надо постараться все сделать без лишнего шума. Этих специально ликвидировать не нужно. Но, если найдутся буйные, которые побегут или станут сопротивляться, то стреляйте на поражение. А всех остальных отправим осваивать Камчатку и Чукотку. Пусть трудом перевоспитываются.

— Но, откуда нам взять столько людей для проведения такой масштабной операции по всей Москве? Какими силами действовать? — посыпались вопросы.

Тогда я сказал:

— Задействуйте хоть всех сотрудников милиции, дворников и народных дружинников. Но чтобы к утру на столичных предприятиях не осталось ни одного троцкистского активиста, способного организовывать забастовки и прочие беспорядки. Это понятно?

Начальники отделов закивали головами. А я подытожил:

— Раз все понятно, значит немедленно приступайте к выполнению!

Решая вопросы на Лубянке, я не забывал постоянно поддерживать связь с Ворошиловым, который каждый час докладывал мне, как обстоят дела у Буденного. И, надо сказать, движение вокруг Горок пошло. С прибытием бронепоезда буденовцам стало полегче. Железнодорожные артиллеристы с помощью корректировщиков огня из бойцов дивизии имени Дзержинского, высланных на передний край и оснащенных с моей подачи радиостанциями «РОБТиТ», выпущенными Русским обществом беспроволочных телеграфов и телефонов еще во время Первой мировой войны и установленными на кавалерийских телегах-двуколках, добились попаданий по пулеметным гнездам, подавив, таким образом, несколько пулеметов троцкистов. И после этого конники рванули в атаку, опрокинув передовые позиции мятежников.

С Молотовым я тоже созванивался, давая ему, как секретарю ЦК, распоряжения, касающиеся деятельности партийного аппарата. Не уходили из моей головы слова Сталина о том, что в Сибири меня, оказывается, собирались ликвидировать по предложению некоего Роберта Эйхе, председателя исполкома Сибирского краевого Совета. Как я понимал, этот латыш имел определенное влияние на Сталина, раз вождь так быстро прислушался к его совету. Насколько я знал, Сталин почему-то доверял всем этим латышам больше, чем русским. Может быть потому, что он и сам русским не был? Во всяком случае, Эйхе отличался тем, что сразу внедрял в Сибири все самые жесткие методы руководства, подсказанные Сталиным. Вот только чем же я этому Эйхе не угодил? Или же он сам метил на мое место?

Понимание мотивов столь радикального предложения, как устранение главы ОГПУ, казалось мне важным не только для собственной безопасности, но и из-за смутного подозрения, что все эти латышские интернационалисты совсем не случайно проникли на руководящие должности в разных уголках Советского Союза. Слишком уж много представителей этой «диаспоры» видел я перед собой. Например, комендант Кремля Петерсон с его латышскими стрелками, латышская дивизия Якима Вацетиса, тот же Эйхе, да не один он из латышей в руководстве Сибири, латыши на ответственных постах в Нижнем Новгороде, опять же, латыши среди чекистов… Не для того ли все они проникли в самое сердце России, чтобы вредить изнутри русскому народу? Не с их ли подачи было утверждено, например, то самое позорное бюджетное правило СССР, когда половина налогов, собираемых в РСФСР, шла на развитие национальных республик, а саму РСФСР никто, при этом, не субсидировал? Не кроется ли в этом засилье латышей заговор, отложенным итогом которого стало крушение Советского Союза при Горбачеве, начавшееся по странному совпадению с отторжения Прибалтики? Ведь Литва Латвия и Эстония первыми объявили о своем выходе из состава СССР в 1990 году. И именно они больше всех разгоняли миф об оккупации русскими союзных республик. Было у меня, что расследовать, помимо всего прочего. Но, я об этом пока молчал, а просто приказал Молотову организовать по партийной линии поездку того самого Эйхе в Москву. Хотелось мне самому поговорить с ним. И, разумеется, я уже распорядился установить за этим человеком тайное наблюдение.

Позже, когда за окнами здания на Лубянке уже наступила очередная снежная ночь, я, несмотря на усталость, не уезжал в свою кремлевскую квартиру, а, оставшись наедине с Эльзой, откровенно спросил ее, когда мы вместе прилегли на диване в моем кабинете после очередной любовной игры:

— А как ты думаешь, почему сейчас среди руководства в России