Фантастика 2025-166 - Августин Ангелов

— Это потому, что все мы революционные интернационалисты! — ответила она словами из лозунга. Правда, добавила:

— Но, я не думаю, что наших слишком много. Мне кажется, что представителей других национальностей в руководстве Советского Союза гораздо больше. Много, например, южан: украинцев, грузин и армян. Но, больше всего все-таки евреев среди партийных руководителей, так мне кажется. Вот только мне это все равно. Я же тоже интернационалистка и считаю, что все люди равны. Национальность лишь устаревший формальный признак. Главное — это совсем не национальность, а способности самого человека.

Выслушав мнение любовницы, я сказал:

— Хм, а тогда скажи-ка мне, Эльза, как ты смотришь на то, чтобы вообще все национальности в СССР упразднить, а сделать единую запись. Например, ввести советскую национальность и везде в документах писать «советский человек». Ведь национальность — это анахронизм в стране, строящей коммунизм, где человек человеку друг, товарищ и брат. Не так ли?

— Ну, так, наверное, самое правильное! И почему никто до сих пор не догадался? — одобрила она.

А я развил собственную мысль:

— Тогда получается, что все национальные республики следует упразднить, чтобы СССР стал единым государством.

— Но, тогда все капиталисты обвинят нас, что мы ущемляем права национальностей, — попыталась возразить Эльза.

— Да и наплевать, — сказал я, заткнув ей рот долгим поцелуем.

Глава 36

Лежа рядом с Эльзой, я ловил себя на том, что после прилета из Казани даже не зашел поздороваться с собственной семьей. Молодая жена и маленький ребенок ждали меня в кремлевской квартире, но я, будучи в Кремле, не сделал ни одного шага в их сторону. В который уже раз я корил себя за то, что не испытываю ни к Аллочке, ни к маленькому Рудику тех чувств, которые должен питать к ним нормальный муж и отец. Вот только я и был не совсем нормальным в своем собственном представлении. Хотя бы по той причине, что я не являлся раньше Менжинским, а оказался в его теле совершенно неожиданно. И я не выбирал для себя именно эту семью, которая мне досталась.

Я отдавал себе отчет, что мне тому, которым я был там, в своей прошлой жизни, прожитой мной в будущем, и стал тут, очутившись внезапно в январе 1928 года, гораздо ближе была Эльза. Опытная, опасная и умная, пусть не слишком красивая и молодая, но очень развитая для своего времени женщина, с которой я мог поговорить не только по работе, но и буквально обо всем на свете. Она всегда меня понимала. А если даже Эльза и не могла постичь до конца каких-то деталей, то всегда старалась, ловя на лету каждое мое слово и каждое желание. И я чувствовал, что именно она любит меня по-настоящему, самоотверженно и всей душой. С ней мне было легко, несмотря на всю чудовищную разницу между нами. Ведь она даже не подозревала, кто я на самом деле, как и то, что сама является для меня своеобразным гидом в этой реальности. И, если бы у меня был выбор, то я бы женился на ней, а не на Аллочке, с которой у меня имелось мало общего, зато был общий ребенок.

Можно, конечно, развестись и честно платить алименты, но сейчас я не мог позволить себе ничего подобного. Иначе что обо мне подумают, если в газетах напишут, что новый исполняющий обязанности генсека внезапно бросил жену с маленьким ребенком и женился на своей секретарше? Это будет просто подарком для главреда «Правды» Бухарина! И авторитет мой точно пострадает. Потому я пока не собирался ничего менять, решив для себя, что жена будет и дальше встречать меня дома, оставаясь в неведении относительно конкурентки, а любовница — на работе, прекрасно зная, что у меня есть жена, но смирившись с этим.

Ночь прошла тревожно. Телефонные звонки следовали буквально один за другим. И мне удалось вздремнуть совсем ненадолго. Немного помог крепкий контрабандный кофе, подаренный Трилиссером, который заварила мне Эльза. И то, что я научился подкачивать энергию из окружающего пространства. Со всех сторон мне докладывали о проведенных операциях. В три ночи Трилиссер сообщил, что операция «Индюк» прошла успешно. В четыре начали отчитываться начальники отделов ОГПУ, сообщая где и сколько задержано активистов Троцкого. В пять утра Ворошилов доложил, что конница Буденного ворвалась в Горки, просочившись через лес ночью следом за пехотинцами из дивизии имени Дзержинского. И подавление мятежа перешло в последнюю стадию. А в шесть утра Глеб Бокий ввалился в мой кабинет вместе с конвоирами, притащив бледного испуганного человека, одетого в одну лишь ночную пижаму. То был Авель Енукидзе собственной персоной.

Авель выглядел загнанным зверенышем. Когда его усадили на стул, приковав руки наручниками к ножкам предмета мебели, глазки его забегали, а окровавленный рот с осколками выбитых зубов в обрамлении кровоточащих губ, разбитых кулаками конвоиров, издавал какие-то невнятные звуки, в которых, прислушавшись, я разобрал слова:

— Я не виноват… Я не хотел…

Но, Глеб перебил его стенания:

— Вот, поймали гадину. Вытащили его из постели любовницы, которая балерина в Большом театре. Думал, что пересидит в ее квартире.

Приказав конвоирам уйти, я поднялся со своего кресла и, подойдя к Енукидзе вплотную, заглянул в его желтоватые глаза пройдохи, сказав вежливо:

— Что же подтолкнуло вас, Авель Сафронович, участвовать в убийстве своего друга Иосифа Виссарионовича? Рассказывайте все, как есть.

Но, вместо рассказа, Енукидзе начал вопить:

— Я не знаю! Это не я!

— Ну, а кто же уборщиц науськивал собирать сведения о караульной службе Кремлевского дворца? И кто передал бюст Ленина, начиненный взрывчаткой, для установки в коридоре возле кабинета Сталина? Разве не вы? — спросил я.

На что он вновь начал все отрицать, крича:

— Я не виноват! Мамой клянусь! Это чудовищная ошибка!

Потом он даже заплакал. Тогда Бокий подскочил к Енукидзе сбоку, сжав кулак и намереваясь ударить его по лицу. Но, я остановил начальника СПЕКО в последний момент. Перехватив его руку, занесенную для удара, я строго проговорил:

— Этого делать не нужно, Глеб. Я собираюсь устроить публичный показательный процесс. Пусть все увидят, кто скрывался под личиной главного куратора советской академической науки!

Тут вмешалась Эльза, которая выходила ненадолго в свою секретарскую приемную, откуда принесла короб из нержавейки, похожий на медицинский стерилизатор, сказав:

— Битье подозреваемого — это грубый и устаревший метод дознания, характерный для царской охранки. А прогрессивный