Снежных полей саламандры - Ната Чернышева

Позже, в своём кабинете, подойдя к окну, Ане снова увидела рыжего верзилу. Он шёл через внутренний дворик клиники, отмахивая рукой, как на весёлой прогулке, по всему было видно, жизнь удалась у человека. Отчего-то представилось, что он даже насвистывает себе под нос что-нибудь бодренькое. Безусловно, хорошо, когда люди радуются. Но в данном конкретном случае неплохо бы этому типу схлопотать какие-нибудь неприятности. Для равновесия.

— Ты же врач, что за глупости! — укорила сама себя Ане, и вернулась за терминал, к работе.

Предстояло подготовиться к двум сложнейшим операциям и придумать, как убедить заведующего не торчать над душой в операционной, пусть лучше запись посмотрит…

Что сказать, новый заведующей внёс в слаженную работу коллектива изрядный фактор раздражения. Мягко говоря. Ушла Лариса Веденеева, лучшая медсестра отделения, причём Ане не успела с нею поговорить перед уходом, её вызвали в приёмный пункт, принимать очередную черепно-мозговую травму (подросток, сорвался с моста, куда полез на спор с приятелями, такими же обалдуями), а на вызовы Лариса не отвечала. Родные не знали ничего, с их слов, Лариса пожелала уехать на другой континент, не объясняя причин, и уехала. Возможно даже, сменила имя.

Второй неприятностью, — и это всего-то навсего за четыре дня! — стал отказ Лены Танеевой от стажировки в госпитале GVS Снежаношара. Ане около года добивалась для неё направления на возвышающую операцию по вживлению хирургических имплантов и последующее обучение, и вот на тебе пожалуйста, Ленка отказывается! Ленка, которая дни считала до отъезда! В самый последний момент — завтра вылет на Барсучанск-Орбитальную. И отказ.

— Лена, объяснись, — потребовала ответа Ане. — Я тебя не понимаю.

Она поймала Танееву в холле перед лифтами, после утреннего обхода. Настенные часы со старомодными стрелками показывали девять-сорок две, и почему-то время врезалось в память. Сухо шелестящие двери лифтов, запах мокрой осенней листвы от приоткрытого окна, за которым моросил обычный в это время года унылый дождик, и часы на стене…

Лена хмуро смотрела в сторону. Сказала:

— Я не могу бросить семью на полгода. Не сейчас, Ане.

— Семью? — не поняла Ане. — У тебя что, маленькие дети? Больные родители?

Семья Танеевых вошла в так называемый золотой период: дети выросли, родители не успели состариться настолько, чтобы им потребовался специальный уход, внуки пока не предполагались даже в проекте.

— Не твоё дело, — отрезала Лена.

Поговорили, называется. Ане потом наблюдала за Танеевой: что-то с нею случилось. Ушла прежняя беззаботная улыбка, убавилось уверенности в работе. Но что могло случиться с девушкой, беззаветно влюблённой в собственную профессию? На неё давили? Ей угрожали? А самое главное, кому оно понадобилось? Ведь заявка так и пропала без толку, никто не перехватил её. И теперь добиться квоты на следующий год станет намного труднее.

С заведующим Ане поссорилась к концу четвёртого дня. Гордей Павлович считал, что десять операций в день — самое то для человека с имплантами, мол, импланты дают преимущество в работе, так почему бы не использовать эти преимущества по полной. Очередь-то не уменьшается, травматологи, опять же, без работы не оставляют. Ане отказалась от такого, с позволения сказать, графика, наотрез. И при всех заявила, что в одиночку тянуть воз не намерена. Отделению позарез нужны врачи, прошедшие квалификацию и обучение в госпитале федерального значения на GVS Снежаношара, поскольку это ближайший к Ласточке центр сертификационного обучения. За что, помимо нотации от начальства, получила нехороший взгляд Танеевой. Очень некрасиво получилось.

И когда на крыльце парадного входа Ане увидела Игоря Жарова, в гражданском, с во-от таким букетом оранжевых роз, она едва не расплакалась от облегчения. Наконец-то! Тяжёлые дни прервались ненадолго, можно выдохнуть и расслабиться.

Они гуляли по набережным под дождём, но промозглый осенний холод ничего не значил: рядом с Игорем было тепло и уютно, век бы держала его за руку, вот так, прижавшись боком, плечом, головой… Ане просила Игоря рассказать о Старой Терре, и он рассказывал.

О бескрайних ледяных пустошах и «горячих лесах» — лесах, где генномодифицированные деревья согревали пространство, позволяя жить животным и людям в относительном комфорте. Об оазисах с термальными источниками, где температура круглый год держалась в зоне комфорта, примерно около двадцати градусов по Цельсию. Да, Старая Терра до сих использовала в обиходе древнюю шкалу измерения температур, и отказываться не собиралась, хотя это и доставляло определённые неудобства. Почтение к традициям само по себе стало традицией. Не то, чтобы жители Терры не были открыты ко всему новому и прогрессивному. Но они не спешили отказываться от старого, если оно еще не утратило своего назначения. «Прогресс ради прогресса», — говорил Игорь, — «это не к нам…»

Ане пыталась представить себе мир, где почти круглый год идёт снег, где лета в понимании рождённого на Ласточке просто нет, нигде нет, даже на экваторе, где крупные города прячутся под погодными куполами особых климат-зон, а носители пирокинетической паранормы составляют девяносто процентов всего населения планеты, где паранормальными свойствами обладают даже животные, даже растения, — просто потому, что иначе не выжить. Соплеменники Жарова искали в космосе планеты под стать Терре — так, пирокинетики жили на Клаве, в суровом мире льда и вулканов, на Ирисе, такой же каменистой, ледяной пустыне, что и колыбель Человечества, на еще ряде планет с похожим климатом.

— Как же ты у нас на Ласточке не варишься в собственном соку? — спрашивала Ане. — Тебе здесь, должно быть, очень неуютно!

— Я — солдат, — объяснял Игорь, — меня тренировали. Но я с нетерпением жду зиму, говорят, на этой широте она у вас холодная и снежная.

— Даже слишком холодная, — отзывалась Ане. — Тебе понравится!

И они смеялись, держась за руки. Целовались на осеннем ветру, алые листья осыпались под ноги шуршащим дождём, и мгновения счастья уходили в бесконечность, оставаясь там навсегда.

Вечером с Ане решил поговорить отец.

Как бы там ни было, но Жан Ламель любил единственную дочь и не мог слишком долго сердиться на неё, понимая, от кого именно она переняла своё жуткое упрямство. Мать Ане умерла, рожая третьего ребёнка. Долгое время Ламель винил в смерти жены врачей-убийц, пока любимица-дочь не выбрала себе ту же профессию, а выбрав, настояла на своём с маниакальным упорством, достойным уважения.

Когда прошёл вызов, Ане засомневалась, отвечать или нет. Игорь был в ванной, мог выйти в любой момент. В том виде, в каком люди обычно выходят из ванной. Возможно, даже без полотенца на бёдрах. Ане придержала мысли, резво скакнувшие в ту самую сторону, но губы улыбнулись сами, и в низу живота потеплело.

Смысл прятаться, им ведь не тринадцать, оба — взрослые, состоявшиеся в профессии люди. Папа всё равно узнает, рано или поздно. Так пусть узнает от дочери, а не от досужих кумушек. Известно ведь, Барсучанск — большая деревня, где каждый знает про всех, и все знают о каждом, а скорость слухов превышает скорость света раз этак в десять.