Холпек. Том II: Спуск к ядру - Максим Балашов

как инопланетные захватчики методично стирают с лица поверхности улицы, парки, всё, что он когда-то знал. А потом… потом они доберутся до людей. До тех, кто ещё помнил его имя. Кто, возможно, до сих пор ждал его. И кто был очень дорог герою.

Горло внезапно сжалось, будто невидимые пальцы обхватили его. Век. Целый век в этих проклятых пещерах, пока там, дома, гибнет всё, что ему дорого. Нет, это даже не выбор. Это издевательство.

— Чёрт… — прошипел он, глаза горели яростью и отчаянием. — Ладно, старик, ты меня убедил. Готовь свою адскую машину. Но если я сдохну — приду за тобой в следующих жизнях, договорились?

Гироха не оставил выбора Сергею. Крас понимал, что целый век он не желает тут отсиживаться.

— Но я хочу узнать всё про эту процедуру. Я не плохо разбираюсь в информации и если мне дать подробное описание процесса, с побочными эффектами, возможно я смогу снизить риски для себя. А ещё как мне теперь называться, раз имя Хан не в почёте?

Гироха внимательно изучал Краса, его прищуренные глаза сверкали, как полированный обсидиан на солнце. Морщинистое лицо старика отражало неподдельный интерес, а тонкие губы непроизвольно растянулись в одобрительной полуулыбке.

Ветхие пальцы, покрытые шрамами былых сражений, бессознательно сжали трость крепче, когда кобольд осознал, с какой самоотдачей герой готов рисковать. Большинство существ, оказавшись на месте Сергея, предпочли бы тихое прозябание в тени, приспособившись к вечному одиночеству. Но этот человек горел, как факел в кромешной тьме, и пламя его решимости освещало даже самые потаённые уголки пещеры.

Гирохе не требовалось слов — всё, что нужно было знать, читалось в глазах собеседника: в их стальном блеске, в упрямом напряжении век, в едва заметной дрожи ресниц. Это был взгляд того, кто сражается не за себя, а за нечто большее. За родные края, за близких, за сам смысл существования.

Старый кобольд кивнул, и в этом простом жесте было больше уважения, чем в тысячах напыщенных речей

Гироха почесал свой подбородок, его глаза сощурились от едва сдерживаемой усмешки. Ушные раковины кобольда дёрнулись, словно у старой совы, услышавшей нелепую шутку.

— Когда ты вывалился из пустоты, — начал он, нарочито медленно облизывая клыки, — и корчил из себя последнего идиота, ты представился как Хан. Но учитывая, что перед тобой был молодняк, да ещё и с твоим… э-э-э… «уникальным» произношением… — он сделал театральную паузу, — сомневаюсь, что кто-то разобрал это имя правильно. Так что, просто перевернём его и дело в шляпе.

Крас скривил губы в глуповатой ухмылке, его брови поползли вверх, словно пытаясь сбежать со лба. Он развёл руками, будто демонстрируя полную невинность:

— Так что, теперь меня будут звать Нах? — выдавил он, едва сдерживая смех. Голос его дрожал, как у школьника, пытающегося не заржать на уроке.

Гироха серьёзно кивнул, хотя уголки его рта предательски дёргались:

— А почему бы и нет? — проговорил он, нарочито чётко артикулируя. — Нах — имя как имя. Звучит бодро, запоминается легко. Да и вообще… — он многозначительно постучал пальцем по виску, — чем проще — тем лучше.

Крас резко замотал головой, его нос сморщился, будто он учуял тухлый запах.

— Не, не, не, это немного меня унижает. Ну тебя, старик, — буркнул он, а глаза сверкали, как лезвия на солнце, — может, для твоего Холпека «Нах» и звучит гордо, но у меня аж зубы сводит от такого имени! Давай что-то… благороднее. Как насчёт Оптимуса? — Попытался Крас обозваться одним роботом из популярного фильма. В голосе прозвучала наигранная невинность, словно он и правда считал, что это удачная идея.

— Нет, Нах, ты сам спалился перед кобольдами, придётся выбирать что-то созвучное с Хан. Так что бери что-то похожее — Хэн, Хон, Хун, чёрт возьми. Поверь, в стане моего народа предателей хватает. И если сначала прибыл Нах, а потом вдруг стал Оптимусом, то это вызовет много вопросов.

В словах старого шамана, действительно, звучала железная логика — как будто кто-то методично выкладывал перед ним каменные плиты неоспоримых фактов. Если они смогли провернуть такой многоходовый план по спасению его «драгоценной шкуры», стоило ли рушить всё из-за пустяка вроде имени?

Он глубоко вздохнул, и резко выдохнул, будто выталкивая последние сомнения. Глаза сузились, принимая то самое выражение, которое всегда появлялось, когда он сдавался, но не сдавался окончательно. Решив сильно не спорить, он выдал свой последний аргумент.

— Да твою же мать, ну давай хотя бы Нагх, это не так режет мне слух. — Сквозь зубы пробурчал Крас.

— Вот и славно! Нагх, так Нагх. Нагх Оде Жю — звучит солидно, очень по-человечески. Затеряешься в толпе — Кобольд хитро прищурился, и в его взгляде мелькнуло что-то от старого лиса. — А теперь к делу поважнее: твоя матрица и эта… он презрительно махнул рукой в сторону лица Краса, — незадачливая физиономия. Можешь сегодня полюбоваться в последний раз — завтра проснёшься другим.

Крас язвительно фыркнул, осматривая свои загрубевшие ладони:

— Знаешь, я не стану лить слёзы по этому перекошенному рылу уголовника. Разве что… Он вдруг потрогал себя ладонью между ног, — этого красавца я бы сохранил. Для памяти.

Гироха прикрыл глаза, его плечи слегка тряслись от сдерживаемого смеха, а ушные раковины дёргались, как у зайца, поймавшего чей-то секрет. Он облизнул острые клыки, прежде чем продолжить:

— Может, превратим тебя в женщину? — произнёс он, искусственно растягивая слова, будто пробуя их на вкус. — У нас это… ммм… прекрасно получается. — Его трость дрогнула, когда очередной приступ смеха попытался вырваться наружу. — А если хочешь настоящего мастерства — сделаем кобольдом! Вот где маскировка на века!

Крас резко вскинул голову, его глаза сузились до опасных щелочек.

— Даже не мечтай, старый тролль, — прорычал он, каждая буква в его голосе звенела, как затачиваемый клинок. — Не вздумайте надо мной издеваться. Ограничимся сменой внешности, и точка. Да, и сделай меня помоложе — лет так на двадцать. Но пол и расу оставь как есть, иначе я тебе эту твою волшебную трость засуну, куда свет не попадает…

И сделал выразительный жест, не требующий пояснений.

Губы Гирохи дрогнули, но он лишь развёл руками, словно говоря: «Как угодно, упрямец».

Крас внезапно замер, его брови поползли вверх по лбу, словно пытаясь скрыться в волосах. Губы искривились в странной полуухмылке, когда в голове пронеслась безумная мысль:

«Хотя, а почему бы