Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов

А все остальное… оно совсем мелочи и не имело никакого политического или тем более геополитического значения. Так что цель визита Александра Николаевича находилась за пределами понимания молодого графа. Не из-за чайной же он приехал в самом деле?

Вот Лев Николаевич и напевал себе эту песенку, стараясь как-то успокоиться.

Было нервно.

Опыт прошлой жизни показал — начальство не всегда адекватно, даже если оно толковое. А тут, насколько молодой граф знал, имелась и личная заинтересованность: Александр Николаевич был близок со своей сестрой, которую из-за Льва под домашний арест сажали. Так что радости от потенциальной встречи не испытывал ни малейшей…

Коляска остановилась у особняка губернатора.

Лев Николаевич вышел из нее и, с трудом удерживая маску равнодушия, отметил приличное количество военных. Причем не местных, а столичных. У цесаревича-то свита все ж немаленькая имелась. Включая силовое крыло. Не сказать, что прям толковое, но их много. А ему нельзя даже нормальное оружие открыто носить.

Вон — трость свою с клинком оставил дома.

Знал — не пустят.

Поэтому взял самую обычную, выбрав покрепче с бронзовым утяжелителем в рукоятке. Да и пистолетов малых прихватил максимум, рассовав их вместе с ножами по всем доступным местам. Не перегибая, разумеется. Стараясь сделать так, чтобы со стороны наличие этого арсенала было не наблюдаемо. Для местных…

Вошел он, значит.

Доложился.

И остался стоять, ожидая вызова. Заодно поглядывая на окна и прикидывая перспективы. Так-то он для себя давно решил. Если пойдет что-то не так — уйдет в подполье и устроит им тут всем «Кузькину мать». А то расслабились элиты, расслабились. Давно их никто не щипал за вымя кусачками.

Долго, конечно, не пробегает.

Но он рассчитывал, как в фильме «Законопослушный гражданин» вправить этим самым элитам мозги своим рок-н-роллом. Ну хоть немного.

Из-за этих мыслей взгляд у него был, видимо, занятный.

Вон как столичные офицеры на него поглядывали и хмурились. Ну а что? Высокий, крепкий… сильно крепче любого из них. Все ж столько лет «качалки» не прошли даром на фоне отличного питания. Держится уверенно, смотрим волком. Да и вообще — от него просто пахло проблемами.

А казачий есаул, сидящий чуть в сторонке на подоконнике, так и вообще ухмылялся. Причем не на молодого графа поглядывая, а на дежурного и находящихся при нем людей. Видимо, о чем-то догадывается или чувствовал. Вон — руку-то с эфеса сабли не убирал.

Сабли.

Шашки им уже ввели, но он держался за старое оружие[2]…

— Лев Николаевич, вас ожидают, — произнес чопорный слуга, выйдя из дверей приемной губернатора. Не местный, кстати. Натолкнулся на волчий взгляд… и выдержал его с удивительным равнодушием. Остальные же выдохнули, ощутив, как обстановка сразу разрядилась.

Граф подошел к двери.

Поравнялся с дежурным офицером и молча вошел внутрь.

А внутри никого.

Вообще никого, кроме губернатора и цесаревича. Отчего Толстой даже как-то растерялся.

— Вот, Ваше императорское высочество, тот самый молодой человек, о котором мы разговаривали. Лев Николаевич, подойдите ближе.

— Действительно, он выглядит старше своих лет.

— Как вы думаете, насколько хорошо он вооружен? — оскалился Сергей Павлович.

— Он вооружен? Хм. Ну, быть может, трость.

— И все?

— Пожалуй.

— Лев Николаевич, будьте так любезны, положите на этот стол все оружие, которое сейчас с вами.

— Сергей Павлович! — с обиженными интонациями воскликнул Толстой.

— Мой друг, мы с вами давно знаем друг друга, вы полагаете, я не приметил вашу страсть к вооружению? Будьте любезны. Очень ваш прошу. Специально для Александра Николаевича. Уверяю вас — никто не собирается ни задерживать, ни причинять вам какого-либо вреда. Клянусь честью!

Лев пару секунд помедлил, но отказать не смог. Наносить оскорбление недоверием тому, от которого зависел весь его бизнес в Казани, он не решился.

Цесаревич, кстати, аж удивился, услышав слова Шипова. Однако уточнять ничего не стал, деликатно промолчав. А уж когда на стол перед ним стали ложиться пистолет за пистолетом, нож за ножом… и даже нунчаки с двумя куботанами и кастетом. Ну и трость, как же без нее?

— Это все? — с лукавой улыбкой поинтересовался генерал, когда Лев остановился.

И молодой граф нехотя выложил на стол еще три ножа. Маленьких, которые находились в складках одежды. А также последний пистолетик, из маленькой кобуры с ноги.

Александр Николаевич только головой качал все это время.

— Но зачем? — спросил он, когда Лев закончил.

— Мир полон неожиданностей. Поэтому я предпочитаю сам быть неожиданностью для мира.

— Ха-ха-ха! — не выдержал Шипов.

Да и цесаревич невольно улыбнулся.

— К слову сказать, Александр Николаевич, этот молодой человек обладает очень приличными навыками рукопашного боя без оружия. Так что он сам по себе серьезное оружие.

— Да уж наслышан, — еще шире улыбнулся цесаревич. — А та дуэль на канделябрах? О ней судачат все не только в столице, но и даже в Париже, как мне шепнули.

— Мне приятно, что мы смогли их хоть в чем-то обскакать. — щелкнув каблуками, произнес Лев.

— И все же… зачем вам столько оружия с собой?

— Рискну предположить, Ваше императорское высочество, что он полагал, будто вы решите его арестовать из-за того инцидента с Ее императорским высочеством.

— И вы бы дали бой?

— Если я начну это отрицать, то буду выглядеть смешно. Если подтверждать — еще смешнее. — ответил Лев, сохраняя внешнюю невозмутимость.

— Пожалуй… — произнес Александр Николаевич, разглядывая заряженные пистолетики, остро отточенные ножи и прочие изделия. И, видимо, прикидывая последствия их применения в силу своего разумения.

Вязкая пауза завершилась, и беседа продолжалась.

Ни о чем.

Минута за минутой. Толстой оставался собран и колюч, так как не понимал, что от него хотят и оружие больше не грело его душу. Цесаревич же вместе с губернатором, пытались пробиться через эту стену льда и отчуждения. Что Льва только сильнее напрягало.

— Александр Николаевич, — наконец, он не выдержал, — я, признаться, все сильнее и сильнее теряюсь в догадках. Скажите, что такой человек, как вы, забыл в этом маленьком городке на краю цивилизованного мира? И главное — зачем вам я? Простой дворянин без кола и двора, который даже на службе не состоит.

— Однако! — ахнул цесаревич.

Такого наглого нарушения этикета он еще не встречал. Толстой же продолжил: