Воин-Врач III - Олег Дмитриев

из них, кажется, не имела отношения ни к маршруту, ни к сражениям на нём. Подключились и волхв с патриархом. Вождь и его сын сперва смотрели на отца Ивана недоверчиво, потом с удивлением, а потом с опасливым восторгом, когда пару выводов из услышанного, касавшегося его коллег, носивших кресты, он сделал громко, искренне и в выражениях не стесняясь ничуть.

— Истину глаголешь, — вполне удовлетворённо кивнул Буривой. Ставр энергично потряс головой из своего дупла на груди Гарасима.

— Что думаешь, княже? Так спускать им нельзя никак, — повернулся волхв зрячим глазом, чуть склонив голову по-птичьи, став похожим на старого ворона.

— У древних римлян был обычай, други, — начал неторопливо Чародей. И на этот раз голос его на скрип дерева похож не был. В нём снова слышались будто далёкие завывания вьюги, гул пожаров, скорбный плач вдов и сирот. — Звался он «децимация», на их языке «децимус» — десятый. Суть была в том, что если в войске кто-то бежит от битвы, если противится приказам старшин, или если стяг на поле бранном оставит — каждого десятого воина казнили. Свои же десятки. Своими руками. Говорят, не так часто обычай этот применяли. Но память о нём очень долго в воинах жила.

Все смотрели на князя не отводя глаз, даже не моргая. Суд со Стебом перестали дышать.

— Помнишь ли, Рысь, когда отправлял я твоих со Ставровыми первый отряд по Днепру вверх встречать? И велел тогда, чтоб любого встречного, кого живьём взять не выйдет, стрела догнала, будь тот встречный хоть бабой, хоть дитём? — смертный голос промораживал до дрожи.

— Помню, княже, — глухо отозвался воевода, у которого под бородой двинулись желваки.

— Кого встретили твои? — Чародей не смотрел на друга. Рассказ предназначался больше для гостей с запада и отца Ивана, который пару раз пробовал завести душеспасительные беседы насчёт того княжьего приказа.

— Четырёх патлатых мужиков с бритыми харями, в бабском барахле, и двух карл, коротышек кривоногих, что со спины от мальчонки и в упор не отличишь, — ответил Рысь. И дополнил: — С оружием, с отравой, какой не то, что колодцы — реки травить. У мелких самострелы были такие, что и на медведя идти не зазорно: наконечники с ладонь, острые, как щучьи зубы, да тоже дрянью какой-то обмазаны…

— И, случись тем бритым или карлам до хозяев своих добраться живыми, тут бы через пару седмиц горело всё и плач стоял. Им там твёрдо знать надо, куда богатства их утекли, чтоб обложить плотно, да забрать назад, с прибытком. Но не вышло у негодяев. Не выйдет и нынче, — глаза Чародея пробежали по карте, и он кивнул, будто окончательно принимая и утверждая какое-то решение. Или несколько решений.

— Рысь, — и друг аж из-за стола вскочил. Словно знал, что приказ нужно будет выполнить скорее обычного, и что воля княжья будет непростой.

— Десяток твоих отправь на Волынь. С той земли народец пришёл, что убил моих людей. Надо вызнать доподлинно, кто и какими словами направил их к Припяти. А чтоб два раза не ходили — пусть Ярополка, что сидит во Владимире Волынском с племянниками его Рюриком, Володарём да Васильком удавят.

— Как удавят? — хором переспросили отец Иван и Буривой. И голоса их звучали растерянно.

— Как паскуд последних, что сидят на западном рубеже земли русской, а вместо того, чтоб рубеж тот хранить и оберегать, пропускают мразей всяких. Да ещё говорить им разрешают, да позволяют, чтоб люд русский их слушал. Нет уж! Ростислава греки в Тмутаракани отравили, а сыновей его выгнали назад к нам. Вот пусть и семя его смуту да раздор не растит на моей земле. Набрались там, у ромеев, повадок разных, как чужими руками жар из огня загребать, а умишка не нажили пока. Вот и не надо, чтоб нажили. И то, что от старого, пусть и пресёкшегося рода, идут они, от старшего сына Ярославова, мне всё равно.

— А как же святое право лествичное, предками заповеданное⁈ — воскликнул волхв. И оглянулся на патриарха, будто в поисках поддержки.

— А никак, Буривой. Никак. В грамотах тех, что Ярославичи сами подписали, да от имени братьев и сынов своих, сказано про то. Великий князь решает, кто в чьей вотчине сидеть станет. Его это право, его крест, ему и ответ за то держать. Хватит по старшинству править да в каждом городе свои порядки устанавливать. Не с того северяне Родину нашу страной городов звали, что в каждом друг на дружку мечи да стрелы вострили. А с того, что, приди беда, от каждого города рать собиралась да единой силой беду ту отводила. Так правильно, так ладно, и так будет. А что у кого-то седины в бороде больше, или мозоль на заднице твёрже — так не в этом сила и правда княжья. Много уж раз видано, что с возрастом ум не приходит. Просто вместо молодого дурня старый оказывается, да как бы не хуже молодого. Вон, Святослав старше Всеволода, а крутит младший старшим. А помри, к примеру, Изяслав и я, и зуб точить на него станет. Нет уж, хватит. Пусть все на меня зубы точат, а сами промеж собой мирно живут. Я привычный, мне не страшно, — то, как улыбнулся Чародей, совершенно точно показывало, что ему не страшно. Зато жутко до озноба стало вдруг всем, кто сидел за столом. И Ставру с Гарасимом, что стояли рядом.

— Дальше, — продолжал, не убирая оскала, Всеслав. — Рысь, как только вернутся наши от половцев, выйдем на запад. К тому времени должен, надеюсь, Корбут с последними возвратиться. А ещё к тому времени друг Суд, — поднял он холодные серо-зелёные глаза, в которых плескалась ярость, — соберёт своих воинов верных, да приведёт их под Городню.

Палец Чародея стукнул в карту, как арбалетный болт, сухо и твёрдо, так, что отец и сын вздрогнули.

— От Двины до Немана живут племена, что приняли волю и власть латгалов, моих добрых друзей. Хочу, чтобы от Немана до Вислы жили те, кто будет чтить вождём тебя, Суд. И не пожалею для этого ни золота, ни сил. А их у меня нынче вдосталь.

Стеб смотрел на шкуру, не понимая явно, о чём шла речь за столом. И ему явно было от этого ещё страшнее, чем остальным. А Всеслав продолжал:

— Те