Семеро по лавкам, или "попаданка" во вдову трактирщика - Алёна Цветкова

Тимоха внимательно посмотрел на меня, словно увидел впервые.

— Трохима, что ль, вдова? — Я кивнула. Тимоха вздохнул и махнул рукой: — Ладно, забирай за пятнадцать. Негоже мне, здоровому мужику, на бабьем горе наживаться. А пять монет мне твой Трохим ещё в прошлом годе заплатил.

— Спасибо! — губы сами собой растянулись в широкой улыбке. — А вы поможете довезти их до трактира?

Я захлопала глазами. Ну как я потащу этих кур домой? На себе, что ли?

Тимоха на миг замер, а потом вдруг расхохотался, показывая крупные, белоснежные зубы:

— А губа у тебя не дура. Как же Трохим, имея такую прошаренную бабу, едва концы с концами то сводил?

Я пожала плечами и отвернулась. Эта незатейливая, насмешливая похвала вдруг вызвала странное щемящее чувство в груди и слёзы на глазах… Как будто бы та, другая Олеся, на миг вернулась. Её ведь никто и никогда не хвалил, только бранили…

Тимоха осекся, вздохнул и снова махнул рукой:

— Да не реви… Чего уж… Довезу.

Глава 5

Тимоха получил деньги и уехал, оставив меня приглядывать за бочками. Пока я караулила чужое имущество, Анушка с Егоркой закупили все остальные продукты. Когда они подбегали ко мне, чтобы оставить очередную покупку, я не могла сдержать улыбки. То, что казалось мне родительским провалом, неожиданно обернулось удачей.

Во первых, Анушка показала себя умелой хозяюшкой, а Егорка рачительным хозяином. Они купили и тех самых синих кур, и шмат солёного сала, и картошку, и капусту, и тыкву, и немного других овощей, и хлеб, и муку, и даже три небольших мешочка крупы: гороховой, пшённой и гречневой. И каждый раз торговались так, что по деньгам у них ушло почти вдвое меньше, чем обычно тратил Трохим. Егорка пыжился от гордости, а у Анушки так сияли глаза, что у меня сердце защемило.

Во вторых, они перестали постоянно ссориться и даже немного сдружились. Более того, Анушка нахваливала братца, который взял на себя торговлю и лихо сбивал цену, а Егорка хвалил сестру: она легко находила недостатки в самом лучшем товаре, давая ему неоспоримые аргументы для того, чтобы продавить торгашей на большую скидку.

Когда Тимоха вернулся за бочками и увидел, сколько продуктов мы купили, удивлённо покачал головой и похвалил моих детей за разумность. Так и сказал: мол, никогда не видел таких разумных детей.

Я чуть не лопнула от гордости. В груди стало горячо, а на глазах выступили слёзы. Да и Анушка с Егоркой покраснели от такой похвалы.

— Об одном вы только не подумали, — усмехнулся Тимоха, — как всё это добро домой тащить будете. Без извозчика вам не обойтись…

А мы и правда не подумали… Да, тут одной крупы столько, что нам хватит нагрузиться под завязку. Мы ведь все эти продукты до завтрашнего вечера на себе носить будем! И кому то придётся ещё сидеть здесь и караулить.

— Папка завсегда извозчика брал, — кивнул Егорка и опустил голову. Потому что прекрасно знал: ни одной монеты у нас не осталось. Мы потратили всё до копейки. — Я совсем забыл… Не подумал…

— Ты не виноват, сынок, — коснулась я его плеча ладонью, чтобы приободрить. — Я ведь тоже об этом не подумала. А я взрослая…

— Ты же баба, — со вздохом произнёс сын и шмыгнул носом. — Ты и не должна думать. А я мужик…

Тимоха фыркнул:

— Ты, парень, ещё малой, потому глупый. Не понимаешь ещё, что хорошая баба завсегда вперёд мужика в домашних делах разумеет. Природа у ней такая. А у нас, у мужиков, природа другая. Нам мелкие дела то не интересны, мы под ногами и не видим ничего, зато вдаль смотрим и семью от внешних напастей защищаем. И хороший мужик со своей бабой не спорит, хороший мужик к своей бабе прислушивается. Иначе не видать в доме богатства. И ты матерь слушай. Она у тебя баба хорошая, дурного не посоветует. А что ошиблись — так не беда. С каждым бывает. В следующий раз прежде думать будете.

Я вздохнула. Вот вроде Тимоха тоже назвал меня этим ужасным словом — «баба», и речи его не особенно приятны для моего уха, потому как противоречат привычному порядку вещей, который был в другой жизни. Однако спорить с ним почему то не захотелось. После того отношения к женщинам, что Трохим вложил в голову сына, Тимохины наставления звучали весьма прогрессивно.

Меж тем наш новый знакомец продолжал:

— А сейчас я, так уж и быть, довезу вас до трактира то. И монеты не возьму. А вы меня накормите. А то с раннего утра маковой росинки во рту не было. Идёт?

— Идёт, — кивнула я.

— Идёт, — подтвердил Егорка и протянул руку Тимохе. Тот не стал фыркать и рядиться, а крепко, но очень осторожно сжал ладошку моего сына. Договор между мужиками был заключён.

Я нахмурилась. То, что оба совершенно проигнорировали мои слова, мне совершенно не понравилось. Я уже хотела напомнить, что, вообще то, я в трактире главная. Но в этот самый момент Тимоха подмигнул мне одним глазом, кивнув на Егорку. А Егорка, спрятав руку за спину, так, чтобы Тимоха ничего не увидел, поймал и сжал мою ладонь, как бы говоря: «Я тебя услышал».

А потому я промолчала.

Потом мы с Егоркой помогли Тимохе погрузить на телегу бочки и закинули на место возницы наши продукты, больше некуда было. Домой отправились пешком. Тимоха вёл лошадь под уздцы, а мы шли рядом с ним. Когда Егорка с Анушкой чуть отстали и не могли слышать, о чём мы говорим, он шепнул:

— Ты ни на сына, ни на меня не обижайся. Видел я, не понравилось тебе то, что я говорил. Но правильно сделала, что смолчала. Трохим то твой гнилой мужик был. Глупый. Ежели сына не научишь людей уважать, что мужиков, что баб, так он тоже по той же дорожке пойдёт. Но тут главное, не торопиться. Ежели сильно давить станешь на мальца, так ещё хуже сделаешь. Обиду он на тебя, да на всех баб, затаит. И пуще отца своего лютовать станет.

— Всё то ты знаешь, — буркнула я. Вот как ему удаётся сказать жутко обидные вещи так, что я не могу ничего возразить? А ведь он простой крестьянин. У него и образования то никакого нет. Он, поди, и читать то не умеет. А у меня два высших: юридическое и по банковскому делу и финансам.

— Угу, — усмехнулся Тимоха. И добавил таким тоном, как будто бы это всё