Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

выплачивать кому-либо контрибуцию (ещё бы: платить-то ему нечем!) и настаивает на сохранении армии и флота на существующем уровне. Если кто-либо здесь рассчитывает услышать иное, то не стоит тратить время попусту. Япония будет продолжать войну до последнего солдата.

Как ни странно, но эти условия, поначалу объявленные «наглыми и неприемлемыми», в конечном счёте всё же были приняты. Более того, японцам удалось отстоять свои права на Корею, Формозу и Курильские острова.

Конечно, кое-чем самураям пришлось пожертвовать. России возвращались территории, потерянные в 1905 году – южная часть острова Сахалин и Квантунская область с Порт-Артуром и Дальним. Маньчжурия признавалась «зоной исключительных интересов Российской империи». Германия восстанавливала свои права на Циндао, все принадлежавшие ей ранее тихоокеанские острова и в придачу получала остров Окинава для устройства там военно-морской базы и воздухоплавательной станции. Австро-Венгрии отходила бывшая английская база Вэйхайвэй в Жёлтом море и архипелаг Общества (в его составе был знаменитый остров Таити), до января 1916 года принадлежавший Франции, но затем оккупированный японцами.

В Санкт-Петербурге весть о заключении мира с Токио вызвала неоднозначную реакцию. Правые фракции на заседаниях Государственной Думы ожесточённо критиковали правительство: на их взгляд, оно не проявило достаточной твёрдости, чтобы разоружить Японию и отобрать у неё Корею. Однако эти обвинения, по большому счёту, вряд ли справедливы. Наоборот, министр иностранных дел Покровский, подписывая мирный договор, проявил несвойственную ему проницательность. Он на уровне подсознания чувствовал, что Российская империя никогда не сможет нормально жить и развиваться без врагов. В те редкие моменты истории, когда у России исчезали враги, в стране всё шло наперекосяк. А поскольку враг, внешний или внутренний, русской нации жизненно необходим, то хорошо, если таковым будет самурайская Япония, а не кто-то там ещё. Старый враг лучше новых двух!

Итак, Великая война завершилась. Мир стал совсем другим. Какой союз поставить между этими предложениями: «и» или «но»? Пожалуй, всё-таки «но»…

Из воспоминаний адмирала Весёлкина

«Наверное, я войду в историю как человек, на долю которого выпало самое горькое разочарование, какое только может выпасть адмиралу. Представьте: вы и ваши подчинённые рвутся в бой, у вас сильнейшие корабли, прекрасные командиры и бравые экипажи. Вы целый год учились стрелять и маневрировать, и теперь умеете с семидесяти кабельтовых накрывать цель третьим залпом. Вы уверены в успехе и понимаете, что вам выпала историческая миссия – смыть с Андреевского флага позор Цусимы, расквитаться за ошибки своих предшественников. И вдруг, когда до самого главного дня вашей жизни остаётся какие-нибудь полторы-две недели, вам как гром средь ясного неба приходит известие: с врагом заключён мир. Причём на весьма сомнительных (если не сказать: позорных) условиях… Разве можно передать словами степень отчаяния, что охватывает вас в тот момент? Даже когда ты терпишь поражение в бою, ты испытываешь меньшую боль, чем тогда, когда тебя лишают победы приказом свыше».

А командующий японским флотом адмирал Ёсимацу Сигетаро, провозгласивший себя преемником самого Того, выразил свои чувства по-восточному иносказательно:

Беркут соколу не страшен:

Сокол – быстрый и голодный,

Беркут – сытый и ленивый –

Покружит и улетит.

* * *

Осенью 1918 года популярный американский писатель и журналист Джек Лондон совершил большое турне по Европе. Он стал одним из немногих иностранцев, кому удалось побывать в коммунистической Англии. Оттуда он переехал сначала в Берлин, а затем в Санкт-Петербург. Результатом путешествия стал цикл очерков в газете «Нью-Йорк Таймс», который в немалой степени удивил читателей.

Джек Лондон, известный своими левацкими взглядами, на сей раз очень нелицеприятно отозвался о нынешней британской власти и уничижительно описал творящиеся там порядки. Зато Россия образца октября 1918 года в представлении американца выглядела едва ли не самой свободной страной мира. На фоне великой победы и вспышки патриотизма царский режим отпустил вожжи, полагая, что в политическом отношении самодержавию ничто не угрожает. Тогдашняя империя в представлении Джека Лондона – это настоящая вольница, временами даже анархия. И полная свобода слова, которой нет даже в Америке, не говоря уже о Германии или Австрии.

В чём-то писатель был прав. Например, в киосках продавались газеты с такими статьями, за которые в 1905 году автор и издатель могли бы схлопотать как минимум по пять лет ссылки. На рынках и в местах скопления публики открыто декламировались анекдоты про царя, императрицу и покойного старца Распутина. А некий Жан Трын-Детский, шансонье из бывших политкаторжан, прямо напротив столичного Казанского собора без опаски распевал «антишовинистические» куплеты:

Над Россией небо обессинело.

Обесславила Россию Абиссиния…

Это он намекал на раздутую левой прессой историю с сожжением атаманом Шкурой абиссинской деревни. При этом человеколюбивые журналисты как бы забыли о том, что перед «преступным приказом» атамана мирные эфиопы напоили казаков отравленной водой… Впрочем, чёрт с ней, с Африкой – проблемы с Дальневосточным наместничеством для России были куда важнее.

* * *

В Харбине царил хаос. Как навести порядок, наместник, то есть Адмирал Четырёх Океанов Александр Колчак, понятия не имел. В морском бою всё было ясно, а тут… В начале декабря он решил наделить чрезвычайными полномочиями своего адъютанта Климентьева, в твёрдости характера которого не сомневался и которому доверял. Для Нельсона Бонапартиевича Климентье, а в прошлом Прынца, наступил звёздный час: именно ему поручили наведение порядка в маньчжурской столице. Так по прихоти наместника в городе, где находились три генерала, шесть полковников, десяток тайных советников и даже один Адмирал Четырёх Океанов, практически вся полнота власти оказалась в руках отдельно взятого лейтенанта.

Климентьев постарался оправдать столь высокое доверие. Однажды он проводил совещание в полицейском участке, когда за окном раздались громкие голоса. В комнату на втором этаже, где заседали члены оперативного штаба, вошёл жандарм Зубов:

– Хунхузы прислали делегацию. Человек двадцать-тридцать, ждут внизу. Требуют отпустить ихнего главаря, который сидит у нас в подвале.

– Главаря? – Климентьев удивлённо посмотрел на жандарма. – Это ещё кто такой?

– Арестован вчера во время беспорядков у гостиницы «Метрополь» на Сунгарийском проспекте. Занимался подстрекательством. Документов при нём не оказалось. При составлении протокола назвался… сейчас, айн момент… Ага, вот: Шау-Мяу-Ян.

– А кто сказал, что именно он – главарь?

– Он сам сказал. Мол, я какой-то там замперд бурбона… или замперд горгона… По-ихнему, по-китайски, разве упомнишь? В общем, мелкий амбань. Самозванец, небось.

Климентьев взял у Зубова протокол допроса. Прочитал вслух:

– Зампред губкома. Хм, что бы это значило?

Адъютант наместника прервал совещание, открыл свой саквояж и достал из него новенький 9-мм пистолет-пулемёт системы Бергмана, а также два диска Фольмера на 60 патронов каждый. Оба