журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

со всклокоченной прической, старая, бледная, уже красящая щеки и губы, с большими ступнями, и, также обмотанная простыней, стояла перед мужчиной, укоризненно глядя на него. И наливала ему коньяку, и подавала своими пальчиками с острыми ноготками виноград, ягодку за ягодкой, и он снова поднимался, шел с ней, и снова все повторялось... „Проститутка! Я сам, я проститутка!.." — думая о себе Иван, и сознание его от неприязни ко всему меркло. Через неделю он почувствовал себя совершенно опустошенным, как после страшной длительной болезни. Однажды ночью ему стало плохо, сердце колотилось возле горла. Иван, ослабев разом, весь в зябком поту, лежат и понимал: умирает. Алена, обиженно отвернувшись, спала или делала вид, что спала.

„Господи, — взмолился Иван. — Если ты есть, Господи!.. Если останусь жить, я брошу пить и завтра же уеду... К чертовой матери деньги, к черту славу!.. У нас с Машей есть шесть соток, младшая дочь уже помогает... как-нибудь проживем... Буду рисовать для души".

— Что с тобой? — недовольным голосом спросила Алена.

— Ничего, — и Иван снова обратился к невидимому богу. „Господи, прости мои грехи глупые... только оставь немного еще пожить...“

— Ты какой-то холодный?.. — прошептала, зевая, Алена и, приподнявшись, нагнулась над ним.

— Оставь меня!.. — вдруг хрипло закричал Иван. — Я... я загибаюсь!., у меня... у меня... — Он скреб пальцами грудь и терял сознание.

— Ванечка! Да ты что?.. Ванечка!.. Я сейчас... сейчас!.. — она как кошка бросилась к телефону, вызывать „скорую", а он сполз на' пол, тут было прохладней. — Алло?.. Алло?.. — Телефон „скорой помощи" этого приморского города не отвечал.

— Может, коньяку?.. — метнулась к распростертому Ивану Алена. — Хуже не будет! Говорят, инфарктникам даже дают...

Иван провел вялой рукой по горлу, давая понять, что не может его пить... коньяк и так уже сжег его внутренности...

— А вина? Холодного вина?..

„Все равно конец... — кивнул Иван. — Господи".

Алена почему-то на коленях подползла к нему и, как маленькому соску, ткнула в губы ледяную бутылку.

— Пей!.. -

Что-то острое, жалящее вошло в горло, и разошлось по телу, и дрожь, похожая на дрожь агонии, сотрясла всего Ивана, и он как бы после грозного сна проснулся. Ему стало лучше, „Допился. Доигрался, — зло говорил он себе. — Идиот с блядью".

— Я утром уеду, сказал он. — Извините... я больше не могу.

— Да, да, — все еще испуганно бормотала Алена. — Уедем. У меня тоже много дел... Выпейте еще.

И самое странное — на рассвете, от радости, что жив, Иван снова предался с не плотским утехам, и они были счастливы — каждый от своего счастья, и Алена уговорила его задержаться еще на один день... Но когда они сели, наконец, в вагон „СВ", катящийся обратно из Сочи на Москву, они не разговаривали друг с другом.

Иван лежал на верхней полке, Алена ушла сразу же в ресторан, где, наверное, хлестала коньяк и ела шоколад, разговаривая с попутчиками. Нарядно, дорого одетая дама средних лет в серебре и жемчугах. По-европейски прижимая к левой груди сумочку с деньгами. Да, нужно будет немедленно, как только Иван получит деньги за свои картины, рассчитаться с ней. А если ничего не купили, в институте теоретической физики остались друзья Ильи... „А с ними потом расквитаюсь".

Он валялся, и чтобы больше не думать ни о чем мерзком, открыв рабочий альбом, карандашами рисовал всякую всячину: кипарисы... телеги с людьми. .. свое лицо, как в кадрах кино... через пять-шесть „кадров" становящееся лицом Маши.

Но на юге темнеет быстро. Часов в десять, когда Иван уже недобро подумал: „Где она шляется? Еще вышвырнут из поезда, ограбят?..", поезд вдруг со страшным визгом приостановился, продернулся и остановился, как мертвый, и вагон, в котором ехал Иван, начал как-то странно подниматься и валиться набок. „Вот!.. — только и успел подумать Иван. — За мои грехи!., с этой сучкой, с этой падлой... коммунисткой-демократкой..."

Свет в вагоне погас. За окнами вагона, который медленно лез в небеса и кренился, было черно — хоть глаз выколи. Ивану показалось, что он слышит треск ломаемого железа и что-то вроде взрыва... вдали полыхнуло красным...

— Господи!.. — он вылетел с полки, но успел ухватиться за матрас, слетел вместе с ним, больно ударившись головой о какой-то металлический рычаг, сполз куда-то в угол. Вскочил как пружина на косом полу, стал искать ботинки — не нашел, ударил босой ногой по стеклу окна — не разбил... Оранжевый отсвет вдоль поезда приближался.

— Господи!.. — уже плача от ужаса, он начал шарить по окну руками и — диковинное дело — стекло как-то легко отъехало в сторону, в лицо пахнуло ледяным ветром, в уши бросились крики, скрежет стали, выстрелы...

Иван просунул ноги в окно и, не глядя, куда падает, оттолкнулся от рамы.

Он упал на рельс. Наверное, размозжил себе колено, но тут же вскочил и, прихрамывая, бросился прочь от поезда в поле. Оглянулся — поезд горел. Вагон, из которого он выскочил, оторвался от соседнего и на глазах рухнул, смялся, как игрушечный, из мягкой жести.

— Диверсия!.. — кричали вокруг. — A-а, где Нателла?.. Абрам, Абрам!.. Это бомба, бомба!..

Иван не видел в кромешной ночи лица людей, но силуэты людские различал — вокруг бегал немногочисленный народ, всматриваясь друг в друга и вопя, и шарахаясь друг от друга, боясь, не грабители ли... Тучи разорвало и выскочила в небесах полная бледно-желтая луна.

И Иван увидел — весь поезд, искореженный, перекрученный, как гармошка, лежал на боку, а там, вдали, где он стукнулся с чем-то, или мина взорвалась, стояло пламя пожара. Скорее всего поезд ударился в цистерну с горючим.

— Хлор, хлор!.. — почему-то кричали вокруг. Этого еще не хватало.

Толпа, сливаясь и распадаясь, кружила возле поезда в чистом поле, слышались рыдания. И тут Иван вспомнил про Алену. Где она? Ресторан обычно в восьмом или девятом вагоне. Приволакивая ногу, Иван побежал — или бесплотной тень полетел — вдоль поезда... Да, вот, вот... буквы „Ресторан". Из черных окон, зиявших остроугольными краями выбитого стекла, вытаскивали стонущих людей. Иван подошел ближе. Помог отволочь в сторону какого-то военного, то ли мертвого, то ли напившегося до беспамятства.,. Но нигде не было видно Алены.

„Неужели всмятку?.. — подумал Шубин. — Бедная, несчастная женщина!.." И стало ему жаль ее. Где же, где же она?!

И тут Иван