Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

– Душу…

Лирр моргнул, уставившись на неё.

– А ты? – спросила она уже тише. – Чего бы ты попросил, Лирр, если бы Волшебник мог дать тебе что угодно?

– Отца, – ответил он.

Ведьма на миг задумалась: а не теряет ли она рассудок? Той ночью она сидела в кресле, не ложась, и размышляла о том, что сказала. Человек, который не верит в Безымянного Бога и в высшие силы как таковые, не может верить и в душу.

Если бы можно было выдернуть эти острые стержни религии, что пронзают тело человека, напоминая о себе при каждом движении, вынуть клинки веры из собственных представлений о разуме и морали – смог бы человек устоять? Или религия нужна нам так же, как бегемотам в Степях потребны ядовитые паразиты в их утробе, чтобы переваривать жёсткую траву и кору? История народов, отбросивших религию, – не самый убедительный аргумент в пользу жизни без неё. Является ли сама религия – о, какая избитая и ироничная фраза – неизбежным, необходимым злом?

Религия помогала Нессарозе, помогала Фрексу. Вероятно, никакого города в облаках не существует, но мечта о нём способна поддерживать дух.

Возможно, щедрым жестом нашего века унионизма, который позволил всем религиозным побуждениям жить и дышать под сенью Безымянного Бога, мы сами подписали себе приговор. Возможно, пришло время назвать Безымянного Бога, как-то оживить его – пусть даже слабо и по нашему собственному грешному образу, – чтобы сохранить хотя бы спасительную иллюзию о существовании высшей силы, которая заботится о нас? Ведь если изъять из образа Безымянного Бога всё, хоть отдалённо напоминающее характер, что останется? Лишь пустой ветер. А ветер может дуть с ураганной силой, но силой нравственной не обладает. И мнимый голос в вихре – всего лишь трюк зазывалы на ярмарке.

Впервые она увидела, в чём привлекательность старого языческого мировоззрения. Фея Лурлина в волшебной колеснице, что парит где-то в облаках, может спуститься на землю в какое-нибудь грядущее тысячелетие и вспомнить, кто мы есть. Безымянный Бог, по самой своей сути, не способен явиться внезапно.

А если бы он и постучал в нашу дверь – узнали бы мы его?

Иногда Ведьма засыпала против воли: подбородок клонился к груди, а порой она и вовсе падала лицом на стол; челюсти её сталкивались, она больно стукалась зубами, от чего тут же просыпалась. У неё вошло в привычку стоять у окна, глядя вниз, в долину. Пройдут недели, прежде чем Дороти и её спутники доберутся сюда, – если только их уже не убили, а тела не сожгли, как солдаты наверняка поступили с Саримой.

Однажды ночью Лирр вернулся из казарм в слезах и сначала не мог ничего толком объяснить. Ведьма старалась не придавать этому значения, но любопытство взяло верх. В конце концов он всё рассказал. Один из солдат предложил: когда прибудет Дороти с друзьями, друзей следует убить, а девочку связать – и пусть одинокие, разгорячённые мужчины немного развлекутся.

– Ох уж эти мужские фантазии, – скептически фыркнула Ведьма, но на самом деле это её искренне обеспокоило.

Однако Лирр плакал не из-за этих слов, а потому, что товарищи донесли на солдата командиру. Солдата раздели, оскопили и прибили к лопасти мельницы. Его тело вращалось в воздухе, на него слетались стервятники и клевали его внутренности. Но он был ещё жив.

– В этом мире нетрудно найти зло, – сказала Ведьма. – Почему-то зло всегда легче вообразить, чем добро.

И всё же её поразила жестокость, с которой командир расправился со своим же подчинённым. Значит, Дороти, возможно, до сих пор жива и, судя по всему, находится под защитой высших военных чинов страны.

Лирр притянул Чистри к себе на колени. Его слёзы стекали по шёрстке обезьяны.

Чистри сказал:

– Ну, повоем, пока горе крутится на ветру.

И зарыдал вместе с Лирром.

– Какие они милые, – очарованно вздохнула няня. – Просто прелестная картинка!

Под покровом ночи Ведьма незаметно выскользнула из замка на метле и позаботилась о том, чтобы умирающий солдат наконец-то перестал страдать.

Однажды днём, без всякой видимой причины, Ведьма вспомнила того львёнка, которого отняли у матери и сделали образцом в лаборатории доктора Никидика в Шизе. Как он съёжился в страхе, какой шум она подняла из-за него. Или, может, задним числом она приписывала себе чересчур много заслуг? Если это был тот же самый Лев, выросший трусом, тенью самого себя, то ему нечего было предъявить ей. Она ведь спасла его, когда он был маленьким. Разве не так?

Они сбивали её с толку – эта банда странников с Дороги из жёлтого кирпича.

Железный Дровосек был пустой оболочкой: не то ожившая машинерия, не то покалеченный, разрезанный на части человек под чарами. Лев был извращением собственных звериных инстинктов. Она умела обращаться со сложными механизмами. Она хорошо понимала Животных. Боялась она Страшилу. Чем на деле было пугало? Чарами? Маской? Или кто-то умело управлял соломенным телом, находясь внутри? Каждый из троих в той или иной степени был искалечен – или заколдован ложной невинностью девочки.

Ведьма могла предположить, какая предыстория у Льва, и посчитать его тем несчастным Львёнком с лекции по естественным наукам в Шизском университете. Она подозревала, что Ник Чоппер – тот парень, который пострадал от злобного колдовства её собственной сестры, пал жертвой зачарованного топора и стал Железным Дровосеком. Однако ей никак не удавалось определить для себя, кто такой Страшила.

Ей начинало казаться, что за размалёванным мешком из-под кукурузной муки, заменявшим пугалу голову, скрывается знакомое лицо, лицо, которого она ждала.

Как-то вечером она зажгла свечу и проговорила вслух слова, похожие на заклинание, словно действительно умела колдовать. Слова лишь сдули в сторону слабый серый дымок, поднявшийся от плавящегося жира свечи. Если они имели какое-то другое влияние на мир, то она ещё не знала об этом.

– Фиеро не умер, – произнесла она. – Он был в плену и сбежал. Он возвращается домой, в Киамо Ко. Возвращается ко мне. И он замаскирован под соломенное пугало, поскольку ещё не знает, что его ждёт здесь.

Да, чтобы придумать такой план, потребовались бы мозги.

Она отыскала в замке тунику Фиеро. Позвала старого Ворчуна, велела ему хорошенько обнюхать эту тряпку и каждый день отправляла его в долину, чтобы, если путники появятся, пёс мог найти их и привести домой ко всеобщей радости.

И хотя она старалась не спать, порой это желание было сильнее её воли. Ведь в её снах Фиеро подходил всё ближе и ближе к дому.

В один из первых дней, когда начал дуть порывами холодный осенний ветер, в лагере внизу вывесили разом все знамёна и штандарты, а по горным склонам, ведущим к замку, понеслись