Вечность не предел - Кейси Эшли Доуз

Мурад II внимательно вглядывается в лицо племянницы:

– Гордыня и уподобление себя Всевышнему.. многие и правда впали бы в них, умей они писать такие портреты. Но ты? – он возмущенно хмурится, словно одна даже эта мысль недопустима – нет, Лале. Ты лишена и капли тщеславия, светлая ты моя девочка.. В одной притче говорится, что у Всевышнего нет рук, кроме наших. Я убежден, что именно Он творит твоими руками. Разве иначе были бы эти портреты такими?

Он обводит их рукой, словно Лале сама не помнит, как выглядит портреты, которые она писала:

– Ведь они показывают не только лица, но и души!

Султан решительно сверкает глазами:

– Да, законы для всех. Но на то и существуют судьи, чтобы разбирать каждый случай отдельно. И я, высший судья в этом государстве, решил, что ты не заслуживаешь наказания.

Сердце Лале останавливается на какой-то миг, перед глазами все плывёт, и она едва различимо бормочет, все еще не веря в то, что услышала:

– Благодарю.. благодарю, мой господин..

Совершенно избежать наказания? И не за один, а за целых три портрета? Она уже была готова распрощаться с жизнью. Да что скрывать, за эту вечность ожидания, пока султан не явился сюда – она уже трижды успела это сделать!

Но по лицу дяди Лале видит, что тот сказал еще не все. Потому, усердно стараясь привести себя в чувства и внимать каждому слову, она смотрит на падишаха.

– Но, девочка моя.. – говорит он, заметив, что она вновь готова внемлить его словам – я так же хочу кое о чем тебя попросить. Быть может, это станет моим спасением..

– Спасением? – изумляется Лале – о чем вы?

– Ты знаешь, моя милая – три моих сына: Ахмед, Алладин, Хасан – погибли, едва достигнув семнадцатилетия. Трагически ушла и твоя мать..

Но как она ушла? Что значит трагически? Что тогда случилось – может, султан как раз и откроет ей сейчас этот секрет?

Но нет:

– Последнее время со мной что-то происходит. Возможно, это болезнь.. но их образы все время у меня в голове, перед глазами – его голос становится совсем уж изнеможенным – следуют за мной, куда бы я ни пошел, чем бы ни занимался. Это моя кара, мое мучение. Бедняга Ширвани лечит меня своими отварами, но с каждым днем все только хуже.

Лале искренне жаль султана Мурада. Она помнит, каким дядя сидел в библиотеке, когда вокруг него крутился лекарь, а он отказывался от его лекарств. Какого это, когда мертвые не желают отпускать и проникают в мир живых, пусть даже не имея телесной оболочки?

Может, это даже хуже? Ведь телесную оболочку можно заточить, а призрачные образы, ютящиеся в самой голове, запереть под замок никак не выйдет.

Но вот он вздыхает, и голос его становится немного расслабленнее:

– Однако сейчас, когда я увидел изображение Хасана и Айше и смог с ними поговорить.. Я почувствовал облегчение. Словно, перенесенные на полотно, их образы покинули, наконец, мою голову.

Он вперивает в племянницу грустный взгляд:

– Поэтому я прошу тебя написать портреты двух других моих сыновей. Если они выйдут такими же живыми, если я смогу попросить у них прощения.. Быть может, тогда видения и муки совести наконец оставят меня.

Просить прощения? Но за что? Насколько Лале знает, двух предыдущих его сыновей постигло такое же несчастье. Несчастный случай, как и с Хасаном – где никто не виноват, включая его самого. За что же тогда его терзают муки совести?

Видя, что султан ждет ответа, Лале поспешно опускает голову:

– Мой господин, я с великим удовольствием написала бы обоих шехзаде. Но, боюсь, недостаточно хорошо их помню. Когда погиб Алладин, мне было десять, когда Ахмед – и вовсе всего пять лет. Их лица вспоминаются очень туманно..

– Однако – резонно замечает султан – когда умерла твоя мать, тебе было всего пять. А ты изобразила ее совершенно точно.

Лале теряется.

Как ей объяснить дяде, что этим она обязана не своей превосходной памяти (которая до этого даже не могла толком отобразить цвета глаз матери), а лишь тому, что каким-то непостижимым образом, увидела видение, коснувшись руки Явуз-паши, в котором и смогла лицезреть свою мать? И именно в этом видении она уже запомнила ее лик, чтобы перенести на полотно. Но там не было ни Алладина, ни Ахмеда, чтобы их лица стали такими же четкими в ее памяти..

Она мнется, стараясь подобрать слова, после чего сбивчиво бормочет:

– Да, но это было.. какое-то чудо.

Султан подходит и мягко кладет руку на плечо девушки:

– Быть может, произойдет еще одно чудо? Попробуй, милая. Я буду ждать.

– Хорошо, мой господин – покорно кивает она, совершенно не понимая, каким образом намерена выполнить его просьбу.

Он убирает руку и окидывает взглядом помещение:

– Работать можешь здесь. Это моя комната для размышлений. Сюда больше никто не имеет доступа, но ты получишь ключ.

Никто не имеет? Не поэтому ли дверь сокрыта и даже Лале никогда прежде не знала о существовании этого помещения?

– Полотна тоже останутся здесь – продолжает дядя Мурад – и портрет Сафие-хатун перенесут сюда же. Ее отец и супруг – слишком хорошие подданные, чтобы терять их.. Сохраним все в тайне.

Лале поднимает глаза на дядю. В тайне? Похоже, он и правда стал слишком рассеянным:

– Падишах, но как же можно сохранить в тайне, если есть свидетели? Охрана, которая видела портреты. А главное – Явуз-паша, который..

– Пары мешочков золота и угрозы смерти за болтовню достаточно, чтобы солдатом напрочь отшибло память. Что до Явуза.. с ним будет отдельный разговор.

Словив мимолетное сомнение во взгляде племянницы, султан снисходительно добавляет:

– Он на самом деле не так плох, как тебе могло показаться, Лале..

(..ну, явуз ведь много лет в опале у султана был, ты не знала?..)

Лале не слишком-то этому верит. Если дядя и правда такого мнения о Явузе, то за что он тогда был в его немилости столько лет? Хороших людей на расстоянии не держат.

Но вот султан трясет головой и улыбается:

– Не думай об этом. Я со всем разберусь. Лучше беги скорее к своим отважным друзьям и успокой их. Пока эти двое не подняли из-за тебя целое восстание.

За разговором с султаном, который принял совсем неожиданный поворот, Лале и правда совсем забыла о Владе и Аслане, которые еще недавно занимали все ее мысли.

Встрепенувшись,