Не тот год - Михаил Владимирович Баковец

пораненного и страсть каким обожжённым, — ответила женщина, которая поила меня из небольшого белого чайничка, кажется, фарфорового или керамического, с длинным тонким носиком. Подробно рассмотреть собеседницу не получалось. Зрение было размытым, словно я вынырнул из воды или нацепил на нос дедовы очки с диоптриями + 7.

— Как… я… тут… оказался?

— Привезли тебя к нам в большой спешке. На вас с бойцами напали бандиты. Кого-то убили. Слышала, что высокого командира из энкавэдэ тяжко ранили. Ну, и тебя. Командира-то увезли на аэродром и повезли чуть ли не в саму Москву, а тебя приказали к лучшему доктору отправить. А такой у нас только товарищ Голиков. А он уехал в крепость в госпиталь…

— Зинаида Марковна, — внезапно раздался чуть поодаль мужской голос, — как он?

— Очнулся, Владимир Алексеевич. Я его напоила только что.

— Много?

— Да со стакан будет.

— Тогда пока хватит.

Новым участником оказался тот самый лучший доктор Голиков Владимир Алексеевич. Специализировался он по ожоговым травмам. В ходе разговора с ним я узнал, что во время нападения попал под бутылку с самодельной горючей смесью из бензина. Горючая жидкость облила меня всего спереди и вспыхнула. Находился я в этот момент в легковой машине, и из-за этого пострадал очень сильно. Ожоги получил по всему телу: голова, лицо, шея, руки, живот с ногами, а ещё и дыхательные пути. Никто не верил, что я выживу. Даже просто пережить дорогу из больницы в больницу я по всем признакам не должен был. Пока меня доставили с места нападения к первому врачу, пока перевезли к другому. Потом узнали о приказе раненого майора НКВД, что меня нужно хоть с того света забрать и поставить в строй и отправили в брестскую крепость к Голикову. Другого подходящего специалиста по моим проблемам на пару сотен километров в округе не было. Времени на всё это ушло уйма.

«Как же так? Почему я ничего не помню про нападение? — задумался я, слушая рассказ доктора. — Это из-за шока? Травматическая амнезия? Разум решил убрать страшные воспоминания о том моменте, когда горел заживо?».

А вот почему выжил — это известно. Но только мне одному. Спас меня тот самый первый наговор, который я наложил на себя ещё в будущем. Перед переходом решил подстраховаться и защитить свою жизнь. Судя по тому, что мне досталось по полной и неизвестно как быстро восстановлюсь, наговор я выбрал не самый удачный. Жизнь-то он мне спас, тут и спорить не имеет смысла, да вот только уложил в больничную койку чуть ли не калекой. Впрочем, никакого ужаса от ситуации не было. Лёгкий страх, досада со злостью были, но не ужас. Я владел достаточным количеством наговоров и заговоров, чтобы быть уверенным — выздоровею! Вон всего несколько часов назад во мне чуть душа теплилась. Сил хватило только на одно заклинание. А сейчас чувствую себя на порядок лучше. Силы появились в том числе и на беседу с доктором. Вот только память… с ней имелись проблемы.

С другой стороны, встречу с майором и наш с ним долгий разговор я отлично помнил. На тот момент я был счастлив, что меня не посчитали сумасшедшим, шпионом или просто странным человеком со странными вещами, от которого следует избавиться, от греха. Сейчас же, всё хорошенько взвесив и проанализировав, вдруг подумал, что сотрудник самой пугающей структуры Советского Союза вёл себя так, словно искал встречи со мной и был рад, что она, наконец-то, состоялась. Такое хорошее отношение, покладистость и дружелюбие свалить на технические новинки, оказавшиеся при мне, так просто не могу.

А вдруг здесь тоже нашли Книгу Волхвов и как-то с её помощью сумели перетащить меня в своё время, выдернув из потока-пути, по которому я двигался в одна тысяча девятисотый? Именно потому и сгорела моя Книга, так как находиться двум подобным артефактам в одной вселенной нельзя? А этот майор один из ищеек, отправленных на поиски меня или подобных мне. Если всё так или хотя бы близко, то становится понятно отношение энкавэдэшника ко мне. На фоне его порученца лейтенанта, который явно не был введён в курс дела, поведение «комбрига» заметно выбивается.

«Чёрт, а ведь у меня почти никаких данных в телефоне по Великой Отечественной и нет, — с досадой подумал я. Всё, что узнал от меня майор — это мои личные знания. — Вот они удивятся, когда начнут копаться в сотовом и найдут гигабайты инфы по царскому дореволюционному времени. М-да, нехорошо выйдет. Ещё понапридумывают про меня всякого-разного. Хоть не возвращайся к ним первое время».

— Вы что-то сказали? — отвлёк меня от тяжких дум Голиков, который продолжал вещать что-то о моём состоянии, необычном заживлении ожогов и уникально-ураганном выздоровлении, пока я витал в других эмпиреях, далёких от моих ран, госпиталя и доктора.

— Нет, я молчал. Думаю над тем, как скоро смогу встать на ноги, — с трудом ответил я ему.

— Не скоро. Я сегодня же передам сообщение о вашем здоровье…м-м, туда. Вы у нас особенный пациент. Даже с охраной. Возможно, за вами пришлют машину, чтобы отправить в другой госпиталь. Может даже в Москву, — сказал собеседник.

— Охрана?

— Возле двери два бойца с винтовками стоят. Пускают только тех, кто вписан в пропуск.

— Надо же… — вяло произнёс я. Информация не удивила. Странно, что вокруг госпиталя не выставили оцепление из роты местного спецназа во главе с самим Судоплатовым. Или он ещё не настолько известен и влиятелен?

— Я вам сейчас вколю морфий, чтобы вы отдохнули как следует. Организм во сне быстрее восстанавливается. Это доказанный факт.

— Что? Нет, не нужно, — попробовал воспрепятствовать я такой заботе. — Я… сам…

— Сам, конечно, сам. Но с укольчиком будет ещё лучше. А если опасаетесь за привыкание, то не стоит. Дозы вводим вам маленькие и с достаточным временным отрезком. После выздоровления вы легко избавитесь от слабой зависимости к препарату.

— Не… надо…

Да только куда там. Доктор, как любой представитель его профессии, знал лучше всех, что требуется его пациенту. Я даже не почувствовал укола. Просто после короткой возни Голикова с моей рукой очень быстро стал проваливаться в забытьё.

Очередное пробуждение вызвала вспышка боли в теле. Ещё до того, как открыл глаза, понял, что меня куда-то торопливо и не очень бережно несут на носилках. Потом слух принёс страшный грохот, который до этого был фоном