Частица тьмы - Тери Терри

Меня рывком поднимают на ноги.

Это Септа. Она в ярости. Бьет меня по лицу, и я, ошеломленная, прижимаю ладонь к щеке. Слезы щиплют глаза.

«Как ты выбралась из дома?»

Ее мысли врезаются в мой мозг с такой силой, что причиняют боль. Септа видит, что я сделала и кого только что видела.

Тянет за волосы — «марш!» Гонит назад, к дому. Вталкивает в дверь с такой силой, что я лечу на пол.

«Оставайся здесь. Забудь. Спи».

Забыть… что? Я поднимаюсь с пола, дрожу, не понимая толком, как оказалась там. Тело болит, щека горит огнем.

Я медленно, осторожно бреду в спальню и забираюсь на кровать.

Тьма окутывает мое сознание и мысли прежде, чем голова касается подушки.

12

ШЭЙ

Время обедать. А потом — сердце екает в приятном предвкушении — единение. Беатрис встречает меня улыбкой и идет на свое место в другом конце комнаты. Меньше двух дней в этом месте, и она буквально расцвела. Теперь, когда я забрала ее от Септы, ей снова нравится здесь, да и мне в какой-то степени тоже. Если бы только все было таким, как кажется: кучка милых, счастливых людей, которые объединяются с землей, деревьями и друг с другом и проводят большую часть времени, размышляя и пытаясь решить мировые проблемы.

Снова думаю о том, как понравилось бы здесь маме и как не понравилось бы мне, если бы кто-то рассказал об этом заранее. Я качаю головой и отгораживаю свои мысли. Это, как и остальное, не так-то просто, когда Ксандер всем заправляет.

Септа торопила нас, но сама опаздывает. Она как будто специально подгадала свое вмешательство, чтобы Ксандер не рассказал мне о Келли. Впрочем, опаздывает она часто. Я знаю это из вчерашнего обмена мыслями, повторить который мы собираемся сегодня. Септа наконец входит и медленно идет через комнату. Щеки ее немного раскраснелись — неужели бежала? Она доходит до нашего стола и звонит в колокольчик, подавая сигнал к началу обеда.

Слияние этим вечером еще более широкое и крепкое, чем в прошлый раз, если такое возможно. Я проникаю глубоко в себя, потом устанавливаю мысленный контакт со всеми. Мы снова начинаем с синхронного дыхания, наполняя себя и друг друга кислородом, и вот наши сердца уже бьются как одно. Внутри меня лишь тонкий слой, барьер, не позволяющий раствориться в этом целиком и безвозвратно.

А затем мы охватываем все живое вокруг нас — и неживое тоже, вроде камней и земли, — и я чувствую, как Беатрис ведет нас даже дальше, чем в прошлый раз.

Чемберлен тоже с нами, но в этот раз я ощущаю его иначе, чем другие. Он мелькает среди деревьев в темноте — ночная вылазка в поселок.

После все улыбаются. Взгляд или легкое прикосновение руки или плеча отмечают наше разъединение, и мы, один за другим, выходим в ночь, теперь поодиночке и в то же время не одни. Если бы кому-то понадобилось расширить сознание, мы бы все пришли на помощь.

Я не так устала, как в первый раз, и мое сознание спокойно, неподвижно, сфокусировано. Самое подходящее время приступить к решению выбранной мною самой задачи.

Я выжившая. Что во мне устроено по-другому?

У себя в комнате я сажусь на пол, скрестив ноги. Глаза закрыты. Дышу медленно и ровно, как мы делали чуть раньше, но в этот раз тянусь внутрь, не вовне. Сердцебиение замедляется, дыхание становится глубже, и я продвигаюсь еще дальше в себя: не через кровь, как делаю обычно, но вдоль нервных ответвлений. Вначале от периферии — кончики пальцев, пальцы, ладони, запястья, вверх по рукам, к горлу вдоль каждого нерва и тонких, разветвленных окончаний, которые обеспечивают почти бесконечные связи одного нерва со множеством других, идущих вдоль спинного мозга и к головному.

Вчера я установила трансмиттеры между клетками, даже не задумываясь о том, что делаю, но сейчас я иду дальше… глубже. Проникаю через клеточные оболочки к молекулам, атомам, частицам внутри атомов и там… там что-то есть. Я чувствовала это раньше, когда лечила себя. Но что это?

Некая темная и безмолвная недвижность, каким-то образом защищающая часть меня, но от чего? Это антивещество? Антивещество все еще можно обнаружить в выживших, но не от него они заболевают, и они не заразны, поэтому что-то должно препятствовать распространению этого в нас самих и передаче другим.

В нашей основанной на веществе вселенной нет ничего, способного на подобное.

Может быть, я создала это сама, когда болела? Или оно уже было там? Может быть, оно есть у всех, просто не каждый умеет использовать его, чтобы спасти себя?

Как долго я занимаюсь изучением себя, сказать не могу, но когда, в конце концов, заканчиваю и возвращаюсь в реальность, тело одеревенею и ноет. Чемберлен сидит рядом и смотрит на меня круглыми глазищами. Он явно раздражен. На него слишком долго не обращали внимания? Когда я вот так погружаюсь в себя, то ничего не вижу, не слышу и не чувствую.

— Пора ложиться, да? — спрашиваю я и почесываю его за ушами, но он и не думает спать. Смотрит на меня, идет к двери, оглядывается и снова смотрит.

Интересно. Я устанавливаю легкий мысленный контакт с ним. Он взволнован чем-то, происходящим там, в ночи, но я не могу понять, чем именно — его воспоминания и кошачий мозг работают не совсем так, как мои.

Но он хочет мне показать что-то, в этом я уверена.

Значит, со сном придется повременить. Может, прогулка поможет размять мои затекшие мышцы? Я потягиваюсь, иду к двери комнаты, потом открываю дверь на улицу, гадая, не возникнет ли сейчас кто-нибудь из общины, чтобы ходить за мной по пятам, как это было днем. Нет, никто не появляется. Похоже, все крепко спят после единения.

Чемберлен идет через рощицу, и я ощущаю его нетерпение. Прибавляю шагу, и он припускает бегом, потом ждет, когда я его догоню.

Тропинка, по которой он следует, не бросается в глаза, и мне приходится продираться сквозь кусты. Она поднимается немного вверх, на маленький холм. И с другой стороны холма, в окружении деревьев, которые почти скрывают его из виду, стоит домик. Он похож на все дома в общине, но не является ее частью, да и во время экскурсии по общине нам его не показывали.

Все страньше и