Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

— Да всё, что не магистральное, — хмыкнула целительница. А за Уралом — так поди, почти все. Мир не стоит на месте, с каждым годом тепловозов всё больше, но старички паровики сдаваться не собираются. Ещё долго будут пыхтеть…

Да уж! Разговор сам собой закруглился, я принялся созерцать всё вокруг, от людей и фасона одежды до архитектуры местного Казанского вокзала, совсем не похожего на тамошний, но какое-то ментальное сходство ощущалось. Перрон — как перрон. Огромной мощной крыши на огромных же колоннах над посадочной зоной нет, как и стенки с арками, под которыми заходят поезда — просто открытая зона буквой «П», внутри которой пути и платформы. Когда шли на посадку, полил небольшой дождичек — идея с крышей всё же хороша, люди в мире Альтер-эго здорово придумали. Но в этот раз мы не вымокли — не успели; поезд подали заранее, и семья Пугачёвых из тверских мещан быстро забралась внутрь. Блин, ну хотя бы над перронами небольшие крыши сделали, как на Ленинградском и Московском вокзалах! Но нет — не доросли.

Это я о неприятном. А теперь приятное — внутри вагоны ну никак не походили на советские электрички с деревянными сидениями, как боялся. И хотя до «Ласточек» далеко, это оказались первоклассные (слово само просится, хотя на самом деле третьеклассные) сидения, мягкие, но достаточно жёсткие, чтобы демос не забывал, что он — простонародье. Но главное, жопа от длительного сидения не болела, так что зачёт. Проход по центру, слева и справа сидения, две лавочки лицом друг к другу, между ними столик. Сидения откидные, и, о чудо, расстояния такие, что, откидываясь, ты не мешаешь сидящему сзади и также откидывающемуся назад человеку. А потому, что между вами что-то вроде зоны для багажа — у нас чемоданов и сумок не было, а вот народ попроще чего только не вёз и не пихал туда — сумки, тюки, узлы, баулы… Даже ссоры возникали, где чьё место для вещей среди тех, кто взял больше лимита по билету (над этим контроля вообще почти не было, вези сколько хочешь, только сильно не наглей).

Сами вагоны меньшего размера, отсеков-купе всего по пять с каждой стороны. Туалеты — предусмотрены, два, в начале и в конце салона, и оба из тех, что «всё на рельсы», типа «сортир». Правда проводница открыла его не через два часа, как почему-то мне казалось должно быть, а сразу как проехали табличку «Добро пожаловать в Москву» слева за окном. А местная Москва по размерам не сильно большая. Но на стоянках их запирали, но там практически перед самой остановкой, никаких особых санитарных зон.

Поскольку у нас три места в одной секции, то попутчик попался один, и им оказалась словоохотливая бабуля, едущая назад к себе в деревню со свадьбы племянницы.

— А вы откель будете? — начала она знакомство, как только перрон укатил назад.

— Да тверские мы. Из под Торжка…

Разговор, чтоб не «палиться», взяла на себя Алла. И начала озвучивать легенду, но кратко, выжимкой. Довольно быстро переведя разговор, как только это не показалось бы заметным, на самое важное для любого человека — на него самого. И эта тема, ожидаемо, зашла на ура:

— Ох, да вот племяшка моя, вот с такель её помню! Росла, вся деревня видела — вон они, шалопаи эдакие. А теперь, вот, в Москву уехала. В институте работает. Там же и мужа себе нашла — от молодец какая!

— Что за институт? Что изучают? — А это я. Любопытно же, какие тут институты?

— Да лаборантом. С химией что-то. Она всегда любила химичить, со школы. А как самогон они с сестрой очищали — вся деревня им свой носила! На каком-то, какализаре.

— Катализаторе?

— Во-во. Не по нашенски всё делали, по-учёному. Ну, и поступать в город поехала. Теперь, вот, мужа нашла. Паренёк щуплый, из городских, но ву-умный! Ей под стать если по уму, только тощий больно. Их, городских, не кормють — вот и вырос, кожа да кости. Но башковитый — издалека видать. И в очках, всё щурится. А главное, перспективный — она всего второй женой пошла, почти у истоков семьи будет стоять, мужа с сестрицей куда надо направлять…

Короче, следующий час, как поезд тронулся, мы слушали про родственные связи старушки. Ещё следующий — про её домашнее хозяйство и жизнь в деревне. Что у неё гусь Васька, задиристый больно, всю деревню достал, не то, что на ребят, и на взрослых щипаться бросается. А их корова по кличке Машка (сестрёнка от этого прозвища непроизвольно скривилась) последнее время молока мало даёт — как бы не захворала, надо бы к ветеринару свозить. Ветеринара то в деревне нет, надо в район ехать, а это значит машину у Светлановны на целый день брать. А Николаешна, алкашка и шаболда местная, ишь чего на той неделе учудила! Чуть коровник у Степановны, предстедательницы общины, не сожгла! Пьянь эдакая. А дед Макар, их знаменитость (во всей деревне всего несколько мужиков), с Клавкой, молодухой недавно зажёг. Да вот мамка Клавки ругается, говорит, а вдруг это его дочь? Она по юности с Макаром тоже отжигала. Нет, так-то Клавку зачинала с проезжим, «туристом», из тех, что по государственной программе по регионам мотается. Этот народный институт размножения очень популярен, да и чего б не быть популярному, едешь куда-то за госсчёт, спишь, ешь, только в некоторых населённых пунктах обязан остановиться и помочь населению, местным «овуляшкам», как их называют на сленге. ЭКО процветает, его называют «сходить в поликлинику», но кто ж у народа заберёт старый добрый средневековый «туризм»? Так вот она хоть и с «туристом» кувыркалась, но а вдруг там у неё от Макарки что-то осталось, и не он, залётный, Клавкин отец?

Первое время Машка слушала с удивлением, ловя чуть ли не каждое слово. Всё же принцесса, царевна, выбравшаяся из дворца и общающаяся с народом. Чем оный народ живёт, о чём ругается? Но через три часа, когда мы узнали, с кем кто и когда спал в этой деревне, и кто от кого родился, пожалела, что не полетели аэропланом.

— Ой, а чего это мы сидим? А я вот с собой огурчики взяла перекусить. С сальцом домашним. — Тётка начала выкладывать на столик снедь — сразу видно щедрую деревенскую руку. Шмат сала, тёмный хлеб, не удивлюсь, если сами пекли, не магазинный, огурчики, помидорки, зелёный лук, несколько варёных яиц… Только курочки в фольге