Изъ Москвы с любовью (том 2) - Сергей Анатольевич Кусков

Маша поначалу отказалась, скривилась, а вот я тётку уважил. Алла зыркала на меня ТАК… Ибо я ж все-все протоколы нарушил, какие только есть! Но я был уверен, эта представительница демоса та, за кого себя выдаёт, то есть та, кто есть — ни за кого она себя не выдаёт, и травить меня точно не будет. А яйца по виду свежие. А потому навернул яичко с сальцом под огурец, и, под хорошую закусь, шутил с тёткой, несколько анекдотов рассказал, прямо на ходу их переделывая, чтобы было понятнее в новом мире. Один очень зашёл, про «городского», приехавшего к тётке в деревню — прятаться, чтоб насильно под венец не идти. Оказалось, тут и такое бывает, вот и использовал приём.

— … Ну, на следующий день она думает: «Молодец племяш, курам бошки поотрубал, дерьмо из свинарника выгреб, деревенскую жизнь понюхал — не истерил, в обморок не упал. Теперь попроще работу задам». И говорит ему: «Вот тебе яблоки. В это ведро кидай спелые, а в то — что позеленее, ещё в погребе полежат», и ушла. Приходит, а яблок в вёдрах — на дне, ничего не перебрано, а племяш сидит и плачет: «Тёть, я готов бошки рубать, по головам идти; готов в дерьме ковыряться — хоть лопатой грести. Но не заставляй меня делать вы-ыбор!..»

Смеялись. Но потом тётка посуровела.

— Все вы, городские, такие.

— Какие «такие»? — не понял я.

— … Стрёмные! — нашла она слово.

Интересный вывод. И наверняка за ним что-то есть, с чем не поспоришь.

Потом она замолчала на какое-то время, переваривая. А поезд подъехал к первой остановке, на которой мы решили выйти — Петушки. В Орехово-Зуево выходить не стали, не успели устать сидеть, к Петушкам же всё, наконец, затекло. Остановки тут долгие — проверял в расписании, не менее пятнадцати минут, потому с удовольствием вышли на перрон — размять ноги и раструсить задницы.

— Нет, Маш, не надо! — острастил я сестрёнку, когда она, увидев, что Алла отвернулась, потянулась за кошельком чтоб купить у тётки, орущей на полперрона: «Беляши, пирожки! Свежие, утрешние! Не дорого! Пирожки, беляши!..»

— Почему? — Нахмурилась.

— Ты уже посетила местный туалет? Понравилось?

Сестрёнка страдальчески скривилась.

— Саш, это хорошо, что я на сборы езжу. Там и не такое бывало — там вообще когда «в поле» выезжаем, под куст срать бегаем. Всё ж походы, тренировки, «боевые условия», и плевать, что боярышни. Армия. Но тут, без «боевых условий»… — Тяжкий вздох. — Если честно, я думала, как ты к такому шедевру отнесёшься, может истерить начнёшь? Ты-то по боёвкам не ездил… Хорошо, наверное, что ты ничего не помнишь.

— Справлюсь. — Теперь скривился я. Как ей объяснить, что как раз мне такой гаджет знаком и понятен, и я даже знаю, что на него надо становиться ногами — так легче не упасть при качке, да и в принципе так удобнее. Но объяснить источник знаний не хочу. Хватит, и так слишком много тяну «оттуда». Я — Саша Годунов! Местный! И хоть кто хоть что мне сделает!

— Так вот, Маш, эти пирожки/беляши/рыбу и прочее, что тут продают, делают непонятно где, в каких условиях, непонятно, моют ли перед этим стол, инвентарь и руки, и так далее. Может она после сортира, не вымыв руки, тесто месила? Вообще не удивлюсь. Ладно если просто пронесёт, но может и инфекционка «прилететь». И Алла не поможет — целители мобилизуют сам организм, могут кровотечение, там, остановить, но если в твоей кишке начнёт прогрессировать занесённый беляшом кок… — Грустно усмехнулся. — Маш, просто не надо, не ешь ничего на вокзале. ПОВЕРЬ.

— В смысле есть на вокзале? — повернулась к нам Алла, до того что-то у проходящей мимо другой торговки выяснявшая. — Маш, не вздумай! Запрещаю! — О, как мне по душе ужас в её глазах. А как охранница/телохран она всё-таки никакая. Повезло ей с подшефными, если б мы её добровольно не слушались, ума б она нам точно не дала.

— Ну во-от!.. — потянула сестрёнка.

В Петушках мы всё же купили снедь. Но не сытное, а сладкое — там травануться тоже можно, но сложнее. Конфеты. А именно, петушки на палочке — Петушки же! Не удержались.

— Дерьмо! — оценила вкус Маша.

— Ага. Жжёный сахар. «Проезжающие купят», — согласился я, глядя на смотрящую на нас исподлобья Аллу. Да, не её это стезя, не её. — Причём очень плохо жжёный.

Но сосать и лизать петушка Маша не бросила, доела. Я же своего есть не стал и вышвырнул в окно, которое тут открывается как обычная форточка — не продумали конструкцию. Нет, не жалко — надо привыкать к тому, что я принц, и мне всё можно. А то отстаю в этом вопросе чуть ли не на десяток лет.

Затем продолжился ад — ещё семь часов слушать, кто, что и как в деревне у словоохотливой старушки. Урожай какой, какая картошка в этом году вышла, да откель они мебель привезли, когда пшеницу продали. И что почти всё, что осталось, ушло на починку трактора — своего у них нет, нанимают, а тот, гад, сломался в июне месяце, прямо на их поле. Со всеми вытекающими штрафами. А после нам подробно рассказали, как прошла свадьба, на которую она ездила, кто есть кто из гостей, где кто работает, какую позицию в жизни занимает. А ещё что-то про боярыню «ихнюю», про старосту земскую, старосту волостную, и много-много чего другого.

Я, видно, используя опыт Альтер-эго, который наверняка бывал в таких ситуациях, смог отрешиться от всего и заснул, а вот девчонки, и особенно Алла, которой спать в принципе нельзя — она ж нас охраняет, так и не смогли. Надо будет в следующий раз (если он будет, это следующий раз, если нам позволят, и будет куда) когда поедем на поезде, взять с собой магнитные шахматы. Я ж видел их в ларьке на вокзале, их тут придумали. И через два столика от нас в них народ даже активно резался, обильно каждый ход комментируя. Шахматы в нашей России любят. Или карты захватить — вроде Машка умеет. Сравнить их «дурака» и того, что помнит Альтер-эго. И не только дурака.

Поезд останавливался часто, где-то каждые два часа, хоть это и не паровоз, который надо постоянно заправлять водой. Так и плелись до Нижнего, как черепахи, постоянно «отдыхая». Но всему приходит конец, и