журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №0 1994 г. - Татьяна Янушевич

И тут раздался крик.

— Уберите бабушку! — закричала фея молочного магазина. — Нет у меня сметаны ни с какого входа! Уберите старушку, а то я за себя не ручаюсь!

— А если к служебному входу идти — так я мигом, — сказала старушка.

— Все, тихо! — железным голосом крикнул небритый мужчина в несвежей шляпе. И всем сразу стало ясно, что это — один из тех легендарных людей, которые в критические моменты принимают командование на себя.

— Порядок, дочка! — крикнул он. — Выноси, родная, сметану на служебный вход — я буду запускать бабушку!

— Все, все, девушка! — зашумели женщины. — Все в порядке — можно выносить! Идите, бабушка, идите!

Продавщицу сообща успокоили и она побрела в закрома за сметаной для солдата Витьки. Старушку отправили, ее взялся проводить парень в „аляске". Ручался, что все будет „о’кей“.

Тут подошло время закрытия магазина.

Расходились неохотно.

— Это еще что, — говорил небритый мужчина, удаляясь с дамой в брюках. — Вот со мной в пятьдесят первом в Туруханске случай был... — и голос его растворился в шуме ночного города.

В ЭТОМ БОЛЬШОМ ГОРОДЕ

Они уже давно ищут друг друга. В сутолоке миллионного города затерялись два хороших человека и никак не могут встретиться.

Они никогда не были вместе и не расставались. Они просто еще не нашлись. Но верят. Она верит, что где-то мечется и ищет ее он, а он мечется и ищет ее, и верит, что найдет.

Вот так они оба верят и мечутся в лабиринтах улиц и взаимоотношений. Постепенно сближаются. Это естественно, это закон природы. Согласно общей теории счастья все люди обязаны быть счастливыми, а если не получается, то лишь от недостатка времени и желания. Кто боится рискнуть годами без верных гарантий, тому лучше думать, что счастье — это выдумка поэтов.

Однако на прошлой неделе он и она уже ехали в одном автобусе, а вчера в гастрономе она толкнула его нечаянно и сказала: „Мужчина, вы тут не стояли!" У них даже имеются общие знакомые. Впрочем, в этом большом городе общие знакомые составляют основную часть населения.

И все-таки сегодня они опять разъехались неузнанные в противоположные концы большого города. Он — к своему шальному японскому гарнитуру, деформированному однокомнатной квартирой, а она — в пустоту больших квадратных метров, которым так не хватает именно этого гарнитура из Страны Восходящего Солнца...

Но вот что самое интересное: он готов топором порешить ту японскую мебель, лишь бы только на грохот прибежала она, а она охотно спалила бы все свои три комнаты, лишь бы только он увидел и заинтересовался, что это там горит!

ФОРМУЛА СЧАСТЬЯ

Великий Математик уже мог себе позволить полное равнодушие к славе и бессмертию. Он вывел формулу любви. Он поседел на этом деле, а от жены остались лишь беспорядок в шкафу, да записка на кухне. Он исчез из науки, его забыли даже любимые ученики, но зато формула успеха легла в его тетрадь. Когда Великого Математика первый раз увозила „неотложка", он бредил формулой удачи. А окружающие удивлялись, что человек схлопотал инфаркт и при этом счастливо улыбается...

И вот однажды летом не стало рассветов и закатов. Сутками гудела перегретая электронно-вычислительная машина „Клавдея" — почти одушевленное создание с ярко выраженным женским характером. Сутками лаборантка Серафима долбила по клавиатуре „Клавдеи" и носила кофе с бутербродами. Телефон был отключен. И сейчас уже никто не сможет точно сказать, когда именно Великий Математик отшвырнул вдруг кресло и расцеловал „Клавдею" с Серафимой.

Серафима охнула. У „Клавдеи" перегорели предохранители.

— Все! — сказал Великий Математик. — Все, девочки! Вот она — формула счастья!

Серафима побледнела, так как была девушкой живой и непосредственной. А Великий Математик смотрел сквозь нее и думал о том, что жизнь прожита не зря...

Снаружи светало, а может и темнело. Великий Математик заговорил.

Формула счастья, безусловно, требует проверки. Необходимо подставить в формулу живого человека и посмотреть, что из всего этого получится. Серафима должна пожертвовать собой во имя науки, но в случае успеха (а в успехе он не сомневается!) обретет она счастье и немалое.

Серафима кивала и на все соглашалась. Быстренько подставили ее данные в формулу, сменили у „Клавдеи“ предохранители и просчитали серафимино счастье на пятьдесят лет вперед.

Для полного счастья ей было необходимо, перво-наперво, сегодня же купить джинсы „Сюрприз-фор-май-бой“ и научиться отличать Челентано от Чипполино и „Приму" от „Честерфилда". Кроме того, требовалось вынести за скобки и сократить одного студента, который с некоторых пор взялся пастись под окном у Серафимы, заставляя ее хмуриться и раздраженно пожимать плечами. И, наконец, нужно было точно сориентировать Серафиму в пространстве и времени по расчетным координатам. Иными словами, Серафима должна была через три дня в одиннадцать пятнадцать явиться к фонтану у транспортного института и задумчиво ходить там до двенадцати сорока пяти. Для пущей задумчивости пусть повторяет все, что усвоила о „Честерфилде" и Челентано.

Все было исполнено в точности. Студент, правда, немного поупирался, пришлось грозить звонком в деканат и лишением стипендии за попытку срыва уникального эксперимента. Юноша заявил Великому Математику, что плевать хотел на его угрозы, после чего быстро испарился.

Через месяц Серафима вышла замуж за красавца доцента, владельца машины „Волга" и двухкомнатного рая в центре с окнами на юг. Свадьба была вполне культурной — в духе сдержанной раскованности. Один лишь Великий Математик напился в стельку и набезобразничал: разложил какого-то крупного родственника на многочлены или что-то в этом роде...

Утром его разбудил отчаянный стук в дверь. Великий Математик сполз с дивана, пошел на звук, открыл дверь и глаза. На пороге стояла Серафима. В подвенечном платье, насквозь промокшем от залетного утреннего дождя.

— Давай пересчитаем, — сказала Серафима женским голосом и подняла на Великого Математика невыносимо зеленые глаза.

— Брось, — вздохнул Великий Математик, — ты что, „Клавдею" не знаешь? Не может быть ошибки... — И добавил тоскливо: — Ты потерпи... Сама знаешь, в науке нет легких путей.

Прошло какое-то время, может, целых десять лет. Великий Математик по-прежнему велик, что регулярно подтверждается отчетами Серафимы. Она присылает их по почте, пишет, что очень счастлива и конца этому не видно. Спрашивает, когда можно будет вернуться. Он шлет ей бодрые ответы, сулит неувядаемую славу и просит продержаться. А потом включает „Клавдею" и гоняет ее до