Володарь железного града - Яр Серебров

что вы весной на князя войной пойдёте, и дурак ведает. Бронники день и ночь стучат, жито санями под Серпухов свозят. Шила в мешке не утаишь. Ужель мыслишь Мстислав не упредит, не встретит? Ты поезда то из уклада видел? Каждый, пять сотен воев утянет. Гостинцы с мостами, нити… Прах не оковами, как ранее, вагонами в Верею свозят и палят денно и нощно. Так кто из нас с огнём играет?

— Ладно. Ты вот что. Увидишь князя, передай на словах, боярин Алексей Петрович и князь Иван Иванович супротив него умысла не имеют, но и поперёк слова Великого князя не пойдут.

Переяслав-Рязанский. Усадьба баскака Еди-Тоблуга.

Перед высокой бревенчатой стеной дрожа от холода на пронизывающем ветру стоял одетый в лапти и худую овчину Бухэдей. Хотя времени прошло всего ничего, события, произошедшие с отрядом Октая казались ему чем-то далёким. Слишком многое воды утекло с тех пор. Без верного коня, утопая в высоких сугробах на одной силе воли десятник шёл и шёл на север. Без еды он слабел и когда наконец увидел огни, попал в снежную бурю. Больше ничего не помнил. Очнулся в деревянной юрте урусов и поблагодарил духов за везение. Декхане нашли замерзающего путника и не бросили волкам на съедение, даже доспехи не отобрали. Поменяли на теплую одежду и еду. Сердобольные люди много дней выхаживали Бухедея и дали проводника до ближайшего села, Дубок да мехов на обмен. Спустя две недели Бухэдей добрался до ближайшего крупного города Ижеславля, откуда в Переяслав-Рязанский шёл хорошо накатанный санный путь. Боги определённо благословят ему!

Конечно, такого оборванца не пустили к баскаку, но Бухедей не растерялся. Поклялся именем хана Озбека и назвал имя Октая и сотника, а такими вещами не разбрасывается, тем самым он, по сути, жизнь на кон поставил. После долгого ожидания дверь отворились и воина повели в большой двухэтажный дом. Сердце Бухэдея радостно забилось! Повсюду родные лица, арба, запахи еды, что сводили его с ума. Он невольно сглотнул, уже много дней как живот прилип к спине. Бухедей питался если не отбросами, то самыми непритязательными яствами. Втянул ноздрями аромат. Это хуушуур, его любимые пирожки с мясом, обжаренные в бараньем жиру.

— Проходи! — его грубо толкнули в спину. — Баскак ожидать не станет.

Войдя в дом Бухедей глубоко поклонился и поприветствовал хозяина усадьбы на родном языке, пожелав здоровья и долгих лет жизни.

Баскак с пренебрежением посмотрел на оборванца, посадив в дальнем, от себя, краю столика. Но едва Бухедей заговорил, выражение лица всесильного чиновника Орды изменилось и вскоре он повелел принести гостю еды и пересел ближе. Когда же десятник закончил рассказ Еди-Тоблуг несколько минут сидел в глубокой задумчивости.

— Ты хорошо рассмотрел прапор князя? Золотой вран на красном?

Бухедей кивнул.

— Очень хорошо, — баскак встал, нервно походил из угла в угол и вытащил из шкатулки листок. — Вот такой?

— Один в один, великий баскак.

— Поле брани показать сможешь?

— Я не забуду его до конца жизни. Но.

— Что⁈

— Боюсь твои нукеры ничего не найдут. Проклятые урусы собрали на поле всё до последнего кусочка. Тела павших воев и лошадей. Оружие, доспехи. Разве что наконечники стрел в снегу…

Баскак помрачнел ещё больше. Бухэдей к своей беде ничего не знал о произошедшем в Сарае, о том, что Еди-Тоблуг участвовал в битве за Переяслав и переговорах князя с Товлубием, о том, что от мытарей Мстислава Сергеевича всесильного баскаку перепадает немало звонкой монеты, во всяком случае куда больше, чем от Короткопола. Не знал Бухэдей и главного. Грозный с виду Еди-Тоблуг смертельно боится Воротынского князя, который намедни показательно расправился с его коллегой, из Тарусского княжества. А в связи с последними событиями в Сарае и закручивающейся войной, идти на прямую конфронтацию с необычным князем выглядело дурной идеей.

Когда в очередной раз заглянул верный охранник, баскак скрестил пальцы подав тем самым тайный сигнал. Нукер кивнул и шагнул ближе, а через мгновение, на шее Бухеэдея затянулась удавка. Десятник вцепился в шёлковый шнурок, но что может противопоставить человек едва волочащий ноги, крепкому и сытому батыру. Десятник захрипел, из горла пошла пена, глаза налились кровью, а баскак, выкатив свои жабьи глаза, не моргая, смотрел ему в лицо.

То, что Еди-Тоблуг узнал не только опасная, но и ценная, информация. По-хорошему, следовало немедленно отправиться к эмиру, в Сарай, уж кто как не он знает сложившийся после смерти Озбека расклад. В противном случае его самого ждёт судьба несчастного десятника. Или не торопиться? Подождать. Удержится ли у власти покровитель, большой вопрос. Или продать информацию самому Мстиславу? Ох… Лучше бы десятник Октая сгнил где-то в бескрайних лесах Рязани.

* * *

Поезд номер семь серии «Добрыня» упорно тянул груз на север, как говорится, на всех парах. В вагонах цемент, запасы еды и смолы, запчасти для нужд второго строительного. На открытых платформах закреплено самое ценное — «Сталинец» и новая модель экскаватора поперечного копания «Копатель». Сопровождали груз механики и Ростислав, старший мастер седьмого механического цеха, он же один из разработчиков. Старшим мастером двадцатилетний парень стал не так давно и это было его первое путешествие за пределы Новосильского княжества, поэтому он искренне переживал за сборку. Справится ли?

Вопросам качества князь уделял повышенное внимание. На каждой детали ставили личный номер рабочего и контролёра, а после проверки ещё и знак качества имевший аж целых три градации. Сборочный паспорт подписывали сборщики, старший мастер и все те, кто нёс индивидуальную и коллективную ответственность. Если, не дай бог, брак вылезал, штрафовали весь цех ощутимо урезая зарплату. По шапке, словно по эстафете, прилетало контролёрам, бракоделу, сборщикам и самому мастеру с испытателями.

По цеху повсюду развешаны плакаты: «Качество — главная оценка труда!», «Даёшь качество!», «Борись за честь княжеской марки!», «Честью цеха, дорожи!», и для людей XIV века это были не пустые слова. Ударить в грязь лицом, подвести товарищей и самого князя и в итоге, сутки повисеть в клетке на глазах городка. Быть занесенным на доску позора оказывалось хуже, чем огрести плетей. Потому с этим старались не шутить, тем более князь старался оставить и развить традиции ремесленных корпораций.

План само собой имелся, но он не принимал характер самоценности, чем частенько грешили в СССР. Сергей Иванович, большую часть жизни проработавший на заводах родины прекрасно понимал к чему может привести гонка за валовым оборотом, поэтому жёстко и планомерно прививал культуру труда и коллективную ответственность за финишное изделие. Например, премии большей частью были привязаны к качеству изделий, а не