"Фантастика 2025-31". Компиляция. Книги 1-27 - Роман Корнеев

— Никто не знает, вдумайся в прошедшее, может, что и поймёшь. Ты для этого достаточно необычный человек…

— Да я обычный, самый обычный!

— Не-а. Не выйдет. Загляни теперь себе в душу, что ты там видишь?

— Только пустоту, заполненную мыслями и эмоциями, а ещё массу добрых и горьких воспоминаний. Как у всех людей.

— Ой, нет, вот когда твоё истинное «я», которое ты еще не осознал, воспрянет… Тогда ты вспомнишь, всё вспомнишь. Я не лекарь человеческих душ, я простой представитель вымершей профессии. Бродячий философ, которого все считают трудягой-инженером. Здесь, на Изолии я повидал всякого, да и до этого… И чутью своему привык доверять.

Я не нашёлся, что, ответить, чересчур всё это… напыщенно звучало. Поэтому оставалось снова под качание поплавка и плеск волн о сваи погрузиться в молчание. Странная штука жизнь, прожил я на свете столько лет, а не удосужился и пару раз вот так сесть, просто собраться с мыслями. Вот чем хороша служба, она дает тебе полную уверенность в том, что всё происходит именно так, как нужно, а что остается там, у тебя внутри, оно как-то и не очень важно.

И всё же дядя Вано в чём-то прав, я ведь родился на планете, патриархальнее которой не найти, хотя все и почитали её фронтиром. Тихий мирок, искусственные грозы и скромные планы на будущее, обязательно содержащие в себе несчётное количество подвигов. Я даже гибель родителей в итоге воспринял, как должное, не прочувствовал, не обдумал. Только теперь, повидав смерть во всех, пожалуй, её проявлениях, начинаешь осознавать что-то такое, что есть только там…

Подвиги, вот где они у меня сидят, подвиги эти, я разочаровался в своей войне. Нельзя сражаться с «никем», нельзя победить «ничто». Рано или поздно кто-то победит, судя по последним событиям, скорее мы их, ну и что? Да ничего, для большинства жителей Галактики эта война уже завершилась сотню лет назад. Что будет через век-другой, я и подумать не могу. Победы не заметят. Или произойдет чудо и Галактика изменится.

Борьба… даже ты, посвятивший ей всю жизнь, не хочешь в ней прожить остаток лет. А что другие?

Почему на Изолии не бывает бурь… тебе ли задавать такой вопрос?

Да тебя всю жизнь окружает гробовая тишина. Ты даже плакать не смог научиться, вояка. А ведь в детстве все умеют плакать, ты вот разучился, а вернуть это умение не смог.

Эх, ты…

— Смотрите, дядя Вано.

Метрах в пятидесяти от нас по воде шла молодая женщина. Обострившимся зрением я мгновенно разглядел каждую чёрточку сверкающей на солнце фигуры. Маленькие, обутые в сандалии ступни едва касались воды. Стройные ноги, широкие бедра, волосы, развевающиеся на легком ветру. Тонкие запястья парили в воздухе, повторяя очертания колышущихся под ними волн. На ней была накинута лишь короткая пелеринка из полупрозрачной тонкой ткани, едва прикрывающая налитую молоком грудь. Да, он отчетливо понял, что она не так давно, может, дней двадцать назад, родила ребенка. Ещё слегка округлый живот эффектно выглядывает из-под кокетливо колышущейся ткани, вокруг сосков темнеют пятна проступившей влаги. И глаза. Пронзительно голубые. Она вся была воплощенным материнством.

— Лебёдушка плывёт…

— Что? — я засмотрелся и не расслышал.

— Я говорю, вот ради таких картин и стоит жить.

— Да. Что ни говори, есть на свете вещи, которые ценишь просто за факт их существования, просто так, безо всяких собственнических замашек. Любя и всё.

Дядя Вано усмехнулся, похлопав меня по плечу.

— А как у самого-то на личном фронте? Поди присмотрел себе эдакую чаровницу?

— Да вот и нет, не угадал. Я и с женщиной-то в последний раз был не помню когда, а уж про любовь и думать не вспоминал. Служба она такая.

— Ой, Рэд, не говори мне про службу! Судьба она вот какая — чего просишь, то, в конце концов, и получаешь. Вот скажи честно, готов?

— Теперь даже не знаю, то есть… не знаю. Честное слово.

— Да уж… значит, скоро будешь готов. С тобой явно что-то произошло, что-то более глубокое, чем ты мне хочешь рассказать, после такого человек меняется.

— Быть может, да только мне вот что горько… Почему нужно было обязательно этому произойти, чтобы я понял? Почему только так?!!

Дядя Вано ответил не сразу.

— Загадки твои мне всё равно не понять. А гадать — что толку.

— Не могу. Мне об этом нужно рассказать, но не тебе, дядя Вано, и на два подхода у меня не хватит сил. А говорить надо искренне, иначе всё прахом.

— А ты всё продолжаешь надеяться…

— Да. Надеюсь. Но, в любом случае, завтра улечу. И будь как будет.

Уже вечерело.

Дядя Вано на прощание ободряюще похлопал меня по плечу. Я уже отвязывал лодку, когда он произнёс:

— А ведь это шла моя внучка, и она даже не знает, что мы с ней родня. Так тоже бывает. Галактика становится мельче песчинки.

— Да?

— Угу.

Легко оттолкнувшись от поросшей водорослями сваи, я прощально махнул рукой.

— Может, больше и не свидимся, дядя Вано.

Лодка тихонько покачивалась на волнах.

— Всяко бывает…

Мне показалось, что его лицо погрустнело. Он всё понял. И попрощался.

Глава I. Небесный гость. Часть 6

Всем Крыльям. Говорит Капитан Алохаи. Начинаем действия в завершающей фазе, план отхода отправлен прямыми пакетами, приступаем по сигналу, проконтролируйте получение данных.

Он немного помолчал, раздумывая, не добавит ли ещё пару слов, но передумал.

Конец связи.

Всё. Кончено. Ожидая зеленых сигналов системы оповещения, он вывел на обзорную виртпанель собственное изображение. Насупленное, грозное и непоколебимое. Таким его видят парни во время сражения. В том было что-то от религиозного ритуала, отправления своего рода культа — в конце каждого сражения ему, чтобы удалить эту приставшую к лицу маску, приходилось подолгу всматриваться в незнакомого ему человека, роль которого ему поневоле приходилось играть. Не скажешь, что это жёсткое выражение лица было ему неприятно… просто это был не он.

Напряжённые черты, словно из камня вытесаны, сдвинутые брови, стеклянеющие глаза, чуть оскаленный рот и глубокая складка на лбу. Попробовав улыбнуться, Капитан Алохаи скривился от боли в затекших мышцах. И эта челюсть, сжатая так, чтобы никто, не допусти Космос, не услышал лишнего. Никто на свете не узнает, что творится у него на душе.

Страшная, всё-таки, картина. Невероятно страшная.