"Зарубежная фантастика -2024-11. Книги 1-19 - Дэвид Фридман Джерролд

решений, которые все испортили. Я стараюсь не быть такой. Я не хочу, чтобы вам было больно, но ничего не могу с этим поделать. Я могу только откладывать это, но однажды все равно это произойдет. Я сказала, что я в деле, а под этим подразумеваются как радости, так и сложности. Вы все знаете, что будет после того, как у нас случится близость. Если ты инициируешь секс, то я воспринимаю это как то, что ты готов к следующему трудному шагу. Кто я такая, чтобы убеждать тебя в обратном?

Едва пробивающаяся щетина на щеке Бастьена трется о мою кожу, когда он кивает.

– К тому же я выяснила, мне очень нравится секс. Еще одна причина в копилку причин.

Мы оба смеемся, а затем снова погружаемся в приятное молчание, наслаждаясь близостью и изучая особенности наших тел кончиками пальцев.

– Какой у тебя любимый цвет?

Я ухмыляюсь, услышав внезапный вопрос.

– Фиолетовый. А у тебя?

– Синий. Еще мне очень нравится серый, но Вален сказал, что это не цвет. Когда мы были младше, он всегда запрещал мне его выбирать, – усмехается он.

– Серый вполне себе цвет, – возражаю я. – Можешь считать его любимым, я не скажу Валену.

Бастьен улыбается и потирает носом мой живот. В окна льется свет заходящего солнца, освещая его лицо, и от этого оно сияет, а у меня еще больше захватывает дух.

– Любимая еда?

– О-о-о, это сложно. – На мгновение я задумываюсь. – Наверное, бургеры – никогда не откажусь от бургера. И морковный торт… О, и булочка с корицей типа синнабона.

Он смеется.

– Что ж, думаю, с любимым десертом тоже все понятно.

– А у тебя?

– Паста, любая паста. А десерт… наверное, брауни и мороженое.

– М-м-м, – одновременно произносим мы и хихикаем.

– Каким было ваше детство? – спрашиваю я, проводя пальцем по его темным бровям.

– Когда у Сильвы не было заданий, он всегда проводил с нами время, чему-то учил. Мы все любим природу, и он учил нас чинить машины и драться. Он готовил нас к роли паладинов еще до того, как мы поняли, что это такое, – усмехается Бастьен. – Сестрички, Лахлан и все остальные – наша семья, единственная семья, которую мы с Валеном когда-либо знали. Наше детство было достаточно спокойным. Как правило, мы могли делать все что хотели, но при условии, что мы будем хорошо учиться и не слишком бедокурить.

Бастьен смотрит на меня с дерзким блеском в глазах, и я смеюсь.

– Почему мне кажется, что вы с Валеном бедокурили гораздо чаще, чем попадались?

Он усмехается.

– Потому что так и было. Ты удивишься, сколько всего сходит с рук, когда люди не умеют различать, кто из нас кто, или просто жалеют сирот, которые ничего не могут сделать со своей дикой натурой.

– Вы совсем не помните своих родителей? Я знаю, что вы были совсем маленькими, когда они пропали…

– Кое-что я помню, но трудно сказать, подлинные это воспоминания или смесь из желаемого, которое ты принимаешь за действительное, и того немногого, что осталось на фотографиях. Сильва постоянно рассказывал нам о нашей матери. Она была безбашенной, постоянно ввязывалась то в одно, то в другое и задавала жару своим партнерам. Независимая и упрямая… думаю, будь она сейчас с нами, она бы непременно тебя полюбила.

Глаза Бастьена резко распахиваются, и я сперва решаю, что это из-за слова «полюбила», которое он обронил, но его дыхание внезапно учащается, и он вжимается лицом в мой живот, крепко обхватив за бедра.

– Кажется, началось! – выдавливает он, и я сажусь и обнимаю его.

– Мне что-нибудь говорить или заткнуться и просто быть рядом? – спрашиваю я, пытаясь понять, что поможет ему больше, и одновременно пытаясь скрыть панику в голосе.

– Говори… мне… нужно… на чем-то… сосре… до… точиться!

Челюсть Бастьена напрягается, он подтягивает под себя колени, буквально складывается пополам, прижимаясь при этом к моей груди и обхватывая руками мою талию. Одной рукой я откидываю волосы с его лица, а другой притягиваю к себе.

– Дыши, Бас. Скоро все закончится. Это ненадолго, обещаю. Я рядом. Я всегда буду рядом. Просто дыши.

Я вновь и вновь повторяю попытку успокоить его, наблюдая, как он борется с тем, что происходит внутри него. Дверь в спортзал распахивается с оглушительным грохотом, и внутрь влетает Вален с искаженным паникой лицом. Когда он видит нас на матах, на его лице появляется осознание.

– Я вдруг почувствовал всплеск адреналина и понял, что что-то не так, – выпаливает он.

По его растерянному голосу я догадываюсь, что он не знает, остаться ему или уйти.

– Черт, прости, Вален. Я даже не подумала, что ты можешь почувствовать, как у него появляются руны. Не учла, что вы близнецы, иначе бы предупредила.

Вален колеблется еще секунду, затем подходит и опускается рядом с нами на колени. Кладет руку на плечо Бастьена и наклоняется к нему.

– Я рядом, Бас.

– Черт! – кричит от боли Бастьен и еще крепче сжимает меня в объятиях.

Я снова и снова пытаюсь успокоить его, заверяя, что скоро все закончится. Вдоль позвоночника Бастьена проступают черные руны. Загибаясь в единые символы, они образуют сперва одну, а затем вторую линию. Он снова кричит: метки проступают по всему его телу; это магический ожог, который останется навсегда.

– Прости, Боксерша! – выдавливает он, и я немного отклоняюсь, чтобы взглянуть ему в лицо.

– За что ты извиняешься, мать твою? Это ж я с тобой сделала!

– Ты стоишь того…

Я фыркаю в ответ на его сдавленные от боли слова:

– Ради… тебя… я бы… сделал… это… хоть… мил… лион… раз… Боксерша! Ты… того… стоишь!

Бастьен сдерживает стон, и я борюсь с внезапным жжением в глазах. Это невероятно в его духе: беспокоиться обо мне, когда сам он проходит через настоящий ад.

Вален наклоняется к брату, закрывает ладонью его затылок и тихо декламирует:

В глухой ночи без берегов, Когда последний свет потух, Благодарю любых богов За мой непобедимый дух.

Судьбою заключен в тиски, Я не кричал, не сдался в плен, Лишенья были велики,

И я в крови – но не согбен.

Да, за юдолью слез и бед Лишь ужас кроется в тенях. И все ж угрозы этих лет Вовеки не внушат мне страх.

Пусть страшны тяготы борьбы, Пусть муки ждут меня в тиши – Я властелин моей судьбы, Я капитан моей души [68].

– Еще! – требует Бастьен, и Вален подчиняется, снова и снова повторяя стихотворение. Я тоже его запоминаю и присоединяюсь к этому магическому песнопению.

Потихоньку хватка Бастьена на моей талии ослабевает, и я чувствую, как начинают расслабляться мышцы его спины. Вален широко улыбается,