Черное золото - Алим Онербекович Тыналин

— Именно, — Кудряшов развернул геологический разрез. — Мы попали в очень сложную зону. Здесь, — его карандаш очертил большую область, — породы практически не держат стенки. А тут, глубже, возможны карстовые полости, заполненные водой.

Я вспомнил карты из будущего. Действительно, этот участок славился своей неустойчивостью. Но тогда, в двадцать первом веке, существовали современные методы крепления скважин.

— Какие предложения? — спросил я.

— Нужно срочно менять технологию проходки, — Рихтер уже чертил что-то в блокноте. — Обсадные трубы придется спускать практически вслед за долотом. И цементировать каждые десять метров.

— Это сильно замедлит бурение, — заметил я.

— Зато не потеряем скважину, — возразил Кудряшов. — К тому же есть еще одна проблема.

Он достал из планшета склянку с мутной жидкостью:

— Пластовая вода. Сильно минерализованная, с повышенным содержанием сероводорода. При вскрытии водоносного горизонта возможны серьезные выбросы.

За окном лаборатории сгущались сумерки. На буровой готовилась к работе ночная смена. Где-то внизу, в темной глубине скважины, нас ждали новые испытания.

— Хорошо, — я принял решение. — Александр Карлович, готовьте новую технологию крепления. Николай Павлович, усильте контроль за составом пород. И предупредите Зорину, пусть подготовит дополнительные противогазы.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел геологические разрезы. Каждый метр проходки давался все труднее. Природа словно испытывала нас на прочность, прежде чем допустить к своим главным сокровищам.

Снаружи донесся протяжный гудок — сигнал к пересменке. Ночная бригада заступила на вахту, не подозревая, какие сложности ждут их впереди.

Я поужинал с инженерами и лег спать. Время тут летело с бешеной скоростью. Я не успевал следить за ним. Полно всяких происшествий, из-за которых я забыл про время.

Около двух часов ночи меня разбудил тревожный гудок. Три коротких сигнала — условный знак опасности.

Выскочив из палатки, я сразу почуял характерный запах тухлых яиц. Неужели опять?

На буровой площадке царило смятение. Несмотря на работающую вентиляцию, сероводород стелился по земле белесым туманом. Рабочие спешно надевали противогазы.

— Где Зорина? Срочно нужен врач! — донесся крик с верхней площадки.

Двое бурильщиков, молодой Сорокин и пожилой Валиев, успели надышаться газом до того, как сработала сигнализация. Они сидели на досках настила, тяжело дыша. Лица приобрели нездоровый синюшный оттенок.

Зорина появилась словно из ниоткуда, на ходу разворачивая медицинскую сумку:

— В медпункт их, быстро! — она уже набирала в шприц какое-то лекарство. — И кислородные подушки!

Рихтер, в наспех накинутом пальто поверх ночной рубашки, осматривал вентиляционную систему:

— Вот оно что… Датчик газа на нижнем уровне вышел из строя. Не сработал вовремя.

Кудряшов, прибежавший из своей палатки, хмуро изучал показания газоанализатора:

— Концентрация превышает все допустимые нормы. Похоже, вскрыли еще одну газовую линзу.

Из медпункта вышла Зорина:

— Состояние стабильное, но легкие повреждены. Минимум неделя постельного режима.

— Мария Сергеевна, насколько серьезно? — спросил я.

— При своевременном лечении обойдется, — она устало потерла глаза. — Но могло быть хуже. Намного хуже.

Тем временем Рихтер с помощниками уже монтировал дополнительные датчики:

— Поставим на каждом уровне по два прибора. Для подстраховки.

Лапин организовал проветривание площадки. Бригада работала в противогазах, методично продувая все закоулки струей сжатого воздуха.

К рассвету ситуацию удалось стабилизировать. Газ выветрился, новые датчики стояли на месте. Но этот случай показал, что нельзя терять бдительность ни на минуту.

Мы убедились, что опасность миновала и тоже отправились спать. У меня разболелась голова, но уснул я быстро.

На утреннем совещании Рихтер доложил:

— Систему защиты усилили. Теперь любой выброс будет замечен мгновенно.

— Но риск остается, — подчеркнул Кудряшов. — Судя по геологическим данным, глубже такие линзы могут встречаться чаще.

Я посмотрел на хмурые лица инженеров. Все понимали, что это только начало.

В соседней палатке Зорина осматривала пострадавших. Сквозь брезент доносился ее строгий голос:

— Дышите глубже…

Глава 7

Прорыв

Я проснулся от настойчивого стука в дверь палатки. За брезентом маячила долговязая фигура Островского.

— Леонид Иванович! Срочно взгляните на последние пробы.

В предрассветных сумерках химик выглядел непривычно возбужденным. Его тонкие пальцы, обычно столь уверенные при работе с лабораторной посудой, заметно подрагивали.

В лаборатории нас встретил характерный запах. На столе выстроились в ряд мензурки с буровым раствором. В каждой поблескивали радужные разводы.

— Обратите внимание, — Островский поднес к керосиновой лампе крайнюю пробу. — Маслянистая пленка. И запах… Совершенно определенный запах.

Я склонился над мензуркой. Сомнений не оставалось, это нефть. Пока еще следы, но они уже отчетливо проявлялись в растворе.

Входная полость лаборатории отдернулась, впуская Кудряшова. Геолог только что вернулся с ночного дежурства на буровой.

— А я как раз к вам, — он выложил на стол сверток с образцами породы. — Последний метр проходки дал интересные результаты.

В свете лампы отчетливо проступали темные прожилки в куске известняка. При легком нагреве от них поднимался едва уловимый нефтяной запах.

— Нужно срочно отправлять образцы в Москву, — Островский бросился заполнять специальные металлические контейнеры. — Ипатьев должен это видеть.

За окном лаборатории занимался хмурый октябрьский рассвет. Порывистый ветер трепал брезент палаток, доносил лязг механизмов с буровой, где заступала утренняя смена.

— Созывайте техническое руководство, — распорядился я. — И свяжитесь с Бугульмой, нужен специальный курьер для доставки проб в Москву.

В этот момент со стороны буровой донесся протяжный гудок. Рихтер подавал сигнал о начале новой проходки. Мы замерли, прислушиваясь к мерному гулу станка. Я против воли улыбнулся. В темной глубине скважины нас ждало главное открытие.

Через полчаса в штабной палатке собрался весь командный состав. Рихтер, только что спустившийся с буровой, все еще в промасленной спецовке, придирчиво разглядывал образцы через лупу. Островский раскладывал пробирки с различными фракциями бурового раствора. Кудряшов разворачивал геологические схемы.

— По моим расчетам, мы вскрыли первый нефтеносный горизонт, — геолог чертил карандашом на разрезе. — Здесь, на глубине около пятисот метров. Но основные залежи должны быть значительно глубже.

Зорина, присутствовавшая на совещании, внимательно записывала что-то в медицинский журнал. Ее тонкие пальцы крепко сжимали карандаш.

— Придется усилить контроль за газовой обстановкой, — произнесла она. — С появлением нефти концентрация сероводорода может резко возрасти.

Лапин прикидывал необходимые изменения в организации работ:

— Нужно срочно готовить емкости для нефти. И усилить пожарную безопасность.

После совещания я отправился на буровую. Ветер усилился, пронизывая насквозь. Наверху громыхало железо. Бригада наращивала очередную колонну труб.

Поднявшись на площадку, я увидел, как Рихтер колдует над манометром. Его седая бородка чуть подрагивала от напряжения.

— Давление понемногу растет, — сообщил он, не отрываясь от прибора. — Похоже, приближаемся к продуктивному пласту.

Внизу Островский уже упаковывал контейнеры с пробами для отправки в Москву. Каждый образец тщательно маркировался, сопровождался подробным описанием условий отбора.

К полудню прибыл курьер из Бугульмы, молодой татарин на