Черное золото - Алим Онербекович Тыналин

Я смотрел вслед удаляющемуся всаднику, и в голове крутилась одна мысль: теперь все зависит от скорости проходки. Надо торопиться, пока не ударили настоящие морозы.

После отъезда курьера настроение в лагере заметно изменилось. Даже хмурое осеннее небо казалось светлее. Рабочие на буровой трудились с удвоенной энергией. Слух о первых признаках нефти мгновенно облетел все бригады.

Я обходил территорию, отмечая необычное оживление. Возле полевой кухни Михеич, обычно скупой на угощения, раздавал дополнительные порции каши. У лаборатории толпились любопытные, пытаясь разглядеть заветные образцы через брезентовое окно.

Островский, против обыкновения, распахнул полог палатки настежь. Его тонкое лицо раскраснелось от возбуждения, пока он объяснял очередной группе рабочих значение радужных разводов в пробирках.

Кудряшов, обычно сдержанный, размахивал руками, показывая что-то молодым практикантам на геологическом разрезе:

— Вот здесь, смотрите, явные признаки нефтеносной структуры. А глубже залегает основной продуктивный горизонт.

Даже Рихтер, педантичный и осторожный в оценках, позволил себе легкую улыбку, когда докладывал мне об очередном замере давления.

К вечеру я вернулся в штабную палатку составлять отчет для Москвы. За стенками брезента слышались негромкие разговоры, смех, кто-то даже пытался играть на гармони. Впервые за долгие недели тяжелой работы люди почувствовали близость большой победы.

Я откинулся на походном стуле, разглядывая пожелтевшую карту на стене. Где-то под этими точками и линиями таились гигантские запасы нефти. Наконец-то мы впервые получили этому подтверждение.

В этот момент со стороны буровой донесся протяжный, тревожный гудок.

Неожиданный звук заставил меня вскочить. Что-то в этом звуке было непривычное, заставившее сердце тревожно сжаться.

Выбежав из палатки, я сразу почуял характерный запах. Не тот слабый нефтяной дух, что примешивался к буровому раствору весь день, а густой, тяжелый аромат настоящей нефти.

На буровой площадке царила суматоха. Рихтер, вцепившись в поручни, карабкался по лестнице к главному пульту. Лапин командовал бригадой:

— Всем надеть противогазы! Глушить скважину!

Из колонны вырывались черные маслянистые струйки, под напором разбрызгиваясь на доски настила. Манометр показывал стремительный рост давления.

— Александр Карлович, что там? — крикнул я, поднимаясь следом за Рихтером.

— Похоже, вскрыли линзу под высоким давлением, — старый инженер уже крутил штурвал превентора. — Надо срочно перекрывать.

Где-то внизу Островский пытался отобрать пробы бьющей нефти, рискуя попасть под струю. Зорина оттаскивала его в сторону:

— Отойдите немедленно! Такая концентрация сероводорода смертельно опасна!

Буровой раствор в желобах потемнел, покрылся радужной пленкой. Запах становился все сильнее. На площадке уже работали люди в противогазах. Рабочие без защиты отошли на безопасное расстояние.

— Давление продолжает расти, — доложил Рихтер, не отрываясь от приборов. — Нужно усилить раствор, иначе не удержим.

Лапин организовал подачу утяжелителя:

— Первая бочка пошла! Готовьте следующую!

Я наблюдал за слаженной работой команды. Несмотря на неожиданность ситуации, каждый точно знал свой маневр. Недели тренировок не прошли даром. Да и опыта у них хватает.

Постепенно давление начало снижаться. Нефтяные струи ослабели, превратились в редкие капли. Площадка буровой напоминала поле боя — черные лужи, забрызганные доски, запах нефти и сероводорода.

— Ну что ж, — Рихтер снял противогаз, вытирая вспотевшее лицо, — с первым выбросом поздравляю. Теперь начинается настоящая работа.

Я посмотрел на часы. С момента первого гудка прошло всего полчаса. Полчаса, за которые мы получили наглядный урок. Природа просто так не отдаст свои сокровища.

После выброса я задержался на площадке, наблюдая за очисткой оборудования. Вечерело. Закатное солнце пробилось сквозь тучи, окрасив стальные конструкции в медные тона.

После я зашел в медпункт проверить легкие травмы у рабочих. Зорина как раз заканчивала перевязку руки молодому бурильщику, обжегшемуся о горячую трубу.

— С победой вас, Леонид Иванович, — она подняла глаза от бинтов. — Хотя и досталась она нам недешево.

Парень поблагодарил врача и вышел, придерживая травмированную руку.

Я вдруг заметил, как необычно она выглядела. Рабочая куртка испачкана нефтью, на щеке темная полоска, видимо, случайно мазнула перепачканной перчаткой. Но глаза сияли каким-то особенным светом, а выбившиеся из-под косынки русые пряди придавали ее строгому лицу удивительно живое выражение.

Я тоже кивнул.

— Благодарю, Мария Сергеевна. Без вашей работы все могло закончиться куда хуже.

— Ну что вы, — она смутилась, торопливо протирая руки спиртом. — Я просто делаю свое дело. Вот только с каждым днем это дело становится все сложнее. После сегодняшнего придется всерьез пересмотреть систему безопасности.

В ее голосе слышалась тревога, но не страх.

— Знаете, — она вдруг улыбнулась, — а ведь это по-своему красиво. Нефть. Когда она вырывается из глубины, в ней чувствуется какая-то первобытная мощь.

Я невольно залюбовался этой улыбкой, так неожиданно преобразившей ее строгое лицо. Странно, что раньше не замечал, насколько она хороша собой.

За стенками медпункта шумел лагерь. Доносились голоса рабочих, лязг инструмента, гудки паровой машины. Жизнь продолжалась, но что-то неуловимо изменилось.

Наш разговор прервал тревожный стук в дверь медпункта.

— Леонид Иванович! — В проеме показалось встревоженное лицо Лапина. — На буровой давление снова растет.

Выскочив наружу, я увидел, как из-под превентора бьет тонкая струя нефти. Рихтер уже поднимался по лестнице, на ходу отдавая команды:

— Усилить раствор! Подготовить резервные задвижки!

Зорина быстро собирала медицинскую сумку:

— Я с вами. Судя по запаху, концентрация сероводорода повышается.

На площадке разворачивалась настоящая битва с нефтяным пластом. Бригада в противогазах спешно монтировала дополнительное оборудование. Кто-то тащил мешки с утяжелителем, другие крепили страховочные тросы.

— Давление семьдесят атмосфер и растет! — доложил Рихтер, не отрываясь от манометра. Его длинные пальцы, измазанные нефтью, крепко сжимали штурвал задвижки.

Островский, забыв про обычную педантичность, пробирался к струе с пробоотборником:

— Нужно взять образец, пока нефть идет напрямую из пласта!

— Куда вы опять лезете? — Зорина решительно оттащила его в сторону. — Всем надеть противогазы! Немедленно!

Лапин организовал установку временной емкости для сбора нефти:

— Первая цистерна готова! Запускай насос!

Черная жидкость с шипением била из-под превентора, разбрызгиваясь по настилу. Запах сероводорода усиливался даже сквозь фильтры противогаза.

— Сто атмосфер! — голос Рихтера звучал глухо через маску. — Нужно срочно усиливать раствор, иначе не удержим!

Я видел, как слаженно работает команда. Каждый четко знал свой маневр, действовал без суеты и паники. Даже молодые рабочие, еще недавно пугавшиеся малейшего газопроявления, теперь уверенно выполняли поставленные задачи.

— Сто двадцать атмосфер… Сто сорок… — Рихтер не отрывался от приборов. — Раствор пошел! Держите давление!

Постепенно натиск пласта начал ослабевать. Струя нефти становилась тоньше, потом превратилась в отдельные капли.

— Ну вот, — Рихтер наконец оторвался от пульта, — кажется, взяли под контроль. Теперь нельзя не расслабляться.

В свете прожекторов поблескивали лужи нефти. Первая цистерна была уже наполовину заполнена. Настоящей, живой нефтью, вырвавшейся