Кровавая ассамблея - Николай Павлович Иванников

тут и не подберешь. Первый был очень крупным, лохматым и бороду имел настолько густую, что рассмотреть под ней лица не представлялось возможным. Но вот его оскаленную пасть я видел, как и то, что в ней не достает половины зубов. Руки он сложил за спиной, и совершенно определенно что-то там прятал.

Второй был помельче, бороду имел небольшую, аккуратно постриженную, и по его лицу можно было даже определить возраст с изрядной степенью точности — лет около сорока. Стоя чуть впереди остальных, он опирался на толстую палку с обрубками сучков, которая в любой момент могла превратиться в дубину. Если получить такой палкой удар по голове, то легко можно стать еще одним квартирантом больницы для умалишенных…

Третий стоял позади всех. Подозреваю, он-то и был тут предводителем этой шайки, потому как предпочитал оставаться в тени.

— Зря ты нас собаками назвал, барин…

Продолжая скалиться, первый убрал руки из-за спины, и я увидел топор. Не такой, конечно, какие используют мясники в своем деле, а невеликий плотницкий топорик. Такой даже издали метнуть можно, если возникнет в этом нужда.

Странно это как-то. Дубинка и топор. Неужели эти трое всерьез рассчитывают одолеть дворянина с палашом на боку при помощи дубинки и топора?

Я усмехнулся, представляя себе, как сейчас неторопливо достану из ножен свой клинок, взмахну им небрежно, и с какими криками тогда побегут от меня по дороге эти горе-разбойнички…

— Лешка, сзади!

Это крикнула Катерина. И я сразу понял, что произошло. Палаш с шорохом выскользнул из ножен, но я не стал терять время на то, чтобы оборачиваться и оценивать ситуацию. Она и так была яснее ясного. Пока эти трое привлекали к себе мое внимание, из темноты за противоположной обочиной выскользнули и другие разбойники, намереваясь без лишнего шума напасть на меня со спины.

Я кинулся вперед, первым же ударом разрубив оскаленную морду владельца плотницкого топорика. Выронив свое оружие, тот схватился за лицо и закричал страшным голосом. Сквозь растопыренные пальцы его побежали струйки крови. Двое других, недолго думая, тут же растворились во тьме за дорогой.

И тогда за спиной у меня пронзительно закричала Катерина. Я стремительно развернулся. Мне даже не пришлось делать выпад — кинувшийся на меня малый с тесаком в руке сам наделся на острие палаша, и даже сперва не понял, что произошло. Он попытался рвануться, но только глубже надел себя на клинок. Потом натужно крякнул, выронил тесак и обеими руками схватился за палаш. Из-под ладоней мгновенно потекла кровь.

Тогда он поднял на меня взгляд и уставился вопросительно, все еще не веря, что такое могло произойти.

Ударом ноги, я сбросил его с клинка и развернулся к последнему разбойничку, притаившемся за спиной Катерины. Он прижимал ее к себе, крепко обхватив за талию, а у самого горла ее держал нож с гнутым лезвием, как у турецкого ятагана. И еще он почему-то время от времени хихикал, но совсем не весело, а как-то нервно, почти истерично.

— Ну что, барин⁈ Повеселимся?

Он суетился и все время дергался, похожий на деревянную куклу на нитках, каких порой показывают на всякого рода ярмарочных балаганах. Нож в его руке тоже дергался вместе с ним, и я испугался, что в какой-то момент он дернется чуть сильнее и вскроет Катерине глотку. Я, конечно, не был с ней знаком близко, чтобы сильно переживать из-за этого, но все же смерти ей точно не желал. В особенности такой жуткой, и в особенности после того, как она попросила у меня защиты.

— Алешка… — дрожащим голосом прошептала Катерина. — Алешка…

А разбойник противно захихикал. Был он совсем еще молодой, лет восемнадцать, но как видно душ невинных уже успел сгубить изрядно.

— Убери своей меч, барин. И кошелек доставай, пришла пора денежками делиться. Или зарежу я девку твою… Разве ж не жалко тебе девку, а? Вишь, какая она справная? Титьки крепкие, как яблоки! — сквозь ткань плаща он сжал свободной рукой ее грудь, и Катерина болезненно наморщилась. — Не жалко тебе, если такие титьки даром пропадут, а?

И тогда я опустил палаш.

— Деньги тебе нужны, говоришь?

— Очень нужны, барин!

— Найдется у меня для тебя пара монет…

Я сунул руку в пустой карман камзола, потом достал ее и показал разбойнику раскрытую ладонь. Над ней искрился золотистый свет.

— Ты видишь сколько здесь золота? — медленно спросил я, глядя разбойнику прямо в глаза. — Это много золота… Очень-очень много золота… Тебе одному хватит надолго…

— Алешка, что ты делаешь? — прошипела Катерина, покашиваясь на мою пустую ладонь. — Он же видит, что у там ничего нет…

Но разбойник ее слов уже не слышал. Эфирная магия парализует часть сознания, как бы окутывает его своей пеленой, оставляя на поверхности лишь самые сильные чувства и желания, но искажает их до неузнаваемости. А потеря чувства реальности — прямое следствие ее воздействия.

— Золото… — пробормотал разбойник с вожделением.

Глаза его выпучились, в них отражались желтые отблески, сверкающие на моей ладони. Опустив руку с ножом, он отбросил Катерину в сторону и подошел ко мне. Остановился в двух шагах. Глаз от моей ладони он не отводил.

— Золото… — продолжал бормотать он взбудоражено. — Много золота… Много…

Я поднял палаш, приставил острие ему к брюху и резко надавил. Разбойник вздрогнул. Я выдернул клинок, обтер о его рукав и сунул в ножны.

— Где мое золото? — спросил разбойник. — Отдай мне мое золото, барин! Отдай!

После этих слов он упал на колени, покачался и завалился на бок. Из-под него расползалась черная лужа.

— Мое золото… — прошептал он в последний раз и притих.

Катерина неуверенно подошла к нему, заглянула в лицо. Подняла на меня ошарашенный взгляд.

— Ты убил его? — спросила она удивленно.

— Надеюсь, что да.

— А этот? — она показала на того, который сам наделся на мой палаш.

— Хм… Если вам это интересно, сударыня, можете сами проверить.

Но проверять ей не хотелось. Медленно и как-то боком она обошла меня и взглянула на бородача с разрубленным лицом, который все еще лежал на дороге и громко стонал.

— Ты что натворил, Алешка? — спросила Катерина шепотом. — Что теперь будет?

Я пожал плечами.

— Теперь здесь будет меньше разбойников! Однако мы задержались, сударыня. Нам нужно идти.

Брать себя снова на руки Катерина на этот раз не позволила,