Гасконец. Том 2. Париж - Петр Алмазный

бальи, кажется, нисколько не удивился тому, что Сирано привёл друзей. Он опёрся плечом о дверной косяк, с интересом разглядывая всех нас. Сложив длинные руки на груди, мужчина спросил:

— Что ж. Вот и вы, шевалье.

— Вы знали, что мы друзья, так?

— Разумеется, шевалье, — ответил королевский бальи.

— Ну и идите к чёрту, — сказал я и повернулся к раненому. Плерво только рассмеялся, и подошёл ближе.

Я же ещё раз оглядело Сирано. Тот был поцарапан, много где, но кровь уже запеклась. Руки, ноги, грудь. Даже нос. Кажется, нос пострадал сильнее всего. Но я понятия не имел, можно ли с ранением в лёгком — пусть и прошлогоднем — так долго дышать дымом.

— Мы решили, нам нужен цирюльник, — сказал я.

— Промыть раны и перевязать мы его сможем без посторонних лиц, — шевельнулись усы.

— Вы подружились с Сирано, чтобы подобраться ко мне? — решил я задать прямой вопрос. Носатый засмеялся. Даже бальи улыбнулся.

— Мы дружим больше десяти лет, умник, — сказал Сирано де Бержерак.

— Но, не скрою, я задавал о вас вопросы, когда узнал, что вы приедете.

Я кивнул. Какое-то время мы молча перевязывали наших героев. Сирано я назначил героем за то, что он прикрыл Планше и Джульетту, дав им сбежать. А слугу за то, что во время побега не забыл о деньжатах. Когда закончили, кухарка расстелила Джульетте у себя в комнате. Раненных определили в гостиную, правда кроватей для них не нашлось. Пришлось разжигать камин и раскладывать по полу одеяла. Мы же с Плерво поднялись на второй этаж, где был его кабинет.

Точнее, просто маленькая комнатка, с одиноким столом и парой стульев. Я ожидал увидеть книжные шкафы, бумаги, огромную картотеку или что-то подобное. Но в комнате не было ничего лишнего. Даже стол был скорее декоративным элементов, подставкой для многочисленных свечей. На нём не было ни следов от чернил, ни каких-то разбросанных записок. Помещение, в целом, больше напоминало допросную, чем кабинет.

Я уселся на стул, откинул голову назад и тихо застонал. Усатый подошёл к столу, начал по одной зажигать свечи. Со временем, пространство вокруг стало достаточно светлым, чтобы бальи был уже не нужен свет из коридора. Там, впрочем, свечей было куда меньше, чем в кабинете. Усатый закрыл дверь и уселся за стол.

— Тяжёлый день? — спросил он.

— Девять трупов за сегодня, — пожал плечами я. — Ещё двое вчера. Ну что это такое?

— Добро пожаловать в Париж, шевалье.

— Я, кажется, уже слал вас к чёрту сегодня?

— Можете позволить себе это ещё пару раз. После этого я начну обижаться.

Мы замолчали, каждый думая о своём. В кабинете не было окон, смотреть было некуда. Я вертел головой, но ничего, кроме пламени свечей и королевского бальи не было. Я выпрямил спину. Плерво сидел, сложив кисти в замок и оперевшись руками на стол. Было бы смешно, если бы чёртовы свечи подпалили ему усы.

Внизу засмеялся Сирано де Бержерак. Потом к нему присоединился и Планше.

— Надеюсь, вашего слугу не разденут до нитки за эту ночь, — сказал Плерво. Я усмехнулся.

— Он мне то запрещает с Сирано в карты играть, ну что вы.

— Давайте перейдём на «ты». Не против?

— Развлекайся, Плерво.

— Можно просто «Эжен». Давайте вот что. Баш на баш. Я рассказываю вам всё, что я знаю, а вы рассказываете мне. Так и подружимся.

Я невольно рассмеялся. Когда-то, словно целую жизнь назад, я также подружился с Анри д'Арамитцем.

— К чёрту вас, — сказал я. — Давайте.

— Это третий раз. Я обижусь на пятый.

Эжен Франсуа Плерво рассмеялся и начал рассказывать.

Ришелье умер раньше срока. Врачи — какими бы они ни были — утверждали, что Его Алое Преосвященство протянет до декабря. Но он умер в разгар осени, в тоскливом октябре. Едва на месяц пережив отправленного им на плаху Сен-Мара. Почти сразу же после этого, начали действовать и те дворяне, что никогда Красного не любили. Но каким-то образом, им хватило ума не влезать в интригу двадцатидвухлетнего красавца Сен-Мара. Де Бофор почти влез в эту заварушку, но его отговорила красавица жена. Рыжая англичанка, прекрасно говорящая на французском, испанском и английском. Чутьё подсказывало Плерво, что именно виновна в отравлении Красного.

Я сомневался очень долго. Не знаю уж, сколько мы молчали, но одна из свечей, самая маленькая, успела прогореть. Байли не рассказал ничего, что не мог бы рассказать мне завтра тот же де Порто. Но он нашёл ко мне ключик. Его подозрения в адрес Миледи, вот что заставило меня говорить.

Я рассказал о том, что де Бофор и Конде разобщили мушкетёров. Не всех, только особенно приближённую к де Тревилю тройку. О том, что самого де Тревиля скорее всего подставили, чтобы обезглавить королевских мушкетёров. Со всеми этими дрязгами, они уж точно выходили из игры. И о четырёх покушениях за два дня. Они волновали меня больше всего. Сперва я рассказал о том, что меня по какой-то причине считают приспешником Мазарини, решившим предать Его Величество. А затем, я рассказал то, что мучило меня уже давно:

— Думаю, что правая рука не знает, что делает левая. Слишком разные методы. Мушкетёров они обезвреживают тихо и красиво, а меня пытаются вульгарно убить. Скорее всего, Эжен, не очень умные дворянчики, ставшие частью заговора, просто решили взять дело в свои кривые ручонки. И этим подставили де Бофора и Конде.

— Или…

Байли замолчал на секунду, что-то обдумываю.

— Кто-то просто хочет твоей смерти, шевалье. Скажи, Шарль, у тебя есть враги?

— Есть, — нехотя кивнул я.

— И кто же?

— Боюсь, это самая красивая женщина в мире, которую я раз уже спас от смерти.

* * *

Снег выпал совершенно неожиданно. Никто не думал, что зима придёт уже в октябре. То, что белые хлопья повалили именно тогда, когда бальзамированное тело кардинала вносили в церковь Сорбоны, казалось людям каким-то знаком Небес. Многие улыбались. Я знал, что на окраинах города уже разжигали костры и устраивали пляски. Красный был мёртв и весь Париж вздохнул с облегчением.

Я оглядел собравшуюся толпу. Мушкетёры разбились на несколько групп и никак между собой не взаимодействовали. Все уже слышали о том, что де Порто и д'Атос собираются устроить после похорон дуэль. Де Тревиля видно не было.

Его Величество шёл позади всех, в окружении неприметного полненького мужчины в красной мантии и человека в чёрном. Рошфора я узнал не сразу. Мы не виделись с ним со времён Арраса, так что какое-то время мне приходилось вглядываться в знакомые черты.

Де Бофор и Конде,