Глубокий рейд. Новые - Борис Вячеславович Конофальский

Мирон и Денис… что ж, казаки не хуже атамана. Сразу готовят своё оружие. А Денис начинает забирать от русла вправо, к подножию сопки, и тогда Саблин идёт на нос лодки и, встав там во весь рост, различает у воды, за большим полем кувшинки, прямую, ровную стену, совсем не похожую на валуны или большие куски скалы. С середины русла её сразу было не разглядеть, не угадать, так как она заросла лишайником и растительностью, так же как и окрестные камни. Он указывает рукой:

— Вон… видишь, Денис?

— Вижу, вижу, — отзывается тот и ведёт лодку к кувшинкам.

Когда подошли ближе, стало понятно, что там что-то вроде бетонного причала, на нём даже есть ржавые скобы, лестница для спуска… В воду, что ли?

Лодка меж тем продирается через кувшинки, кувшинки здесь разросшиеся, плотные. Калмыков прибавляет оборотов, ведёт судёнышко как раз к тому месту, где на причале есть скобы, хотя на бетон из лодки легко можно забраться и без них. Саблин уже думал скорректировать движение, но тут опять услышал женский голос в своём шлеме:

— Кто вы такие?

Чёткий, если не сказать жёсткий вопрос; после такого вопроса, могут и стрелять начать. Понятное дело, Карасёв с Калмыковым замерли, молчат; замолчишь тут, когда с тобой начали разговаривать по СПВ.

«Откуда у них СПВ, да и где они могут быть?».

Аким оглядывается, но, естественно, ничего, кроме болота и чёрных сопок, вокруг себя не видит; а отвечать-то на вопрос надо, и поэтому он произносит:

— Я прапорщик Саблин из Второго Пластунского полка.

«Странно, а ведь она знала, что я не Савченко, ещё там, на середине озера, а спросила только сейчас». Эта мысль оказалась неприятной. После этого в эфире повисает долгая пауза. Аким непроизвольно, сам того не замечая, укладывает свой дробовик на левый локоть. Большой палец его правой перчатки уже лежит на предохранителе. Он продолжает крутить головой по сторонам… Меняет зум камер, включая и выключая тепловизор, но пока ничего, кроме буйной растительности и мельтешащих в ней разнообразных гадов, не находит. И тут снова звучит женский голос:

— Откуда у вас этот позывной?

— Мне его дал Савченко, — он не хочет врать и потому начинает немного путаться. — Ну, не сам он дал… он сам не мог дать… Но я его привёз вам… А код его мне передали другие люди… Но Олег просил, чтобы они мне его передали…

Прапорщик понимает, что его слова выглядят каким-то бредом.

«Господи, ну как им всё объяснить?».

— Кого вы привезли нам? — доносится из наушников.

— Ну, Олега… привёз, — прапорщик понимает, что только путает собеседницу. — А код мне дали его друзья, но он сам сначала сказал этим друзьям, чтобы они передали мне этот позывной.

И снова повисает тишина. Калмыков ещё и обороты снизил до минимума. А из наушников звучит трудный вопрос:

— А почему он передал код через друзей, а не вам лично?

— Он был ранен… А я был в рейде… Я его не застал… Его погрузили в стазис, а мне этот код передали врачи, которые видели его, когда он был ещё в сознании… — Саблин даже выдохнул с облегчением: наконец он смог всё правильно сформулировать.

— Он в стазисе? И вы привезли его сюда? — снова звучит женский голос. И Акиму кажется, что в нём присутствует удивление.

— Да… Он сказал: привезите его сюда, — Саблин опять сбивается. — Вернее, он не говорил, он написал… А записку передал мне через врачей… Ну, которые пытались его вылечить.

И опять тишина. И на этот раз она длится целую минуту. И лишь потом снова звучит всё тот же голос:

— Вы сказали, что у вас то, что мы заказывали.

— Да, у меня для вас два ящика. Там вещи, их для вас Олег добыл. А я их привёз вам.

— Вы знаете, что в ящиках? — сразу интересуется женщина.

— Ну… — Аким, может, и хотел бы сказать, что не знает. Но опять же не хочет врать. — Да. Знаю.

— Что там?

— Лапа какая-то… Она… в банке. В жидкости какой-то, — вспоминает прапорщик. — Она ещё шевелится иногда сама собой. Ну а во втором какой-то кусок металла, плоский такой, гибкий весь. И тоже живой…

— Хорошо, — говорит женщина. — Швартуйтесь. Выгружайте ящики и ждите. К вам выйдут.

— Принято, швартуюсь.

Денис на малых оборотах подводит лодку к пирсу.

— Моторы не глуши, — на всякий случай командует Саблин. А сам начинает выбираться на бетон.

На причале растительности почти не было, лишайник да колкий пырей, пучками пробивающийся из трещин в бетоне. А вот чуть дальше, в двадцати метрах от воды, начиналась сплошная стена сине-чёрной растительности. Странное такое всё. Даже при лёгком ветерке длинные тонкие листья деревьев, ну или кустов, меняли угол, колебались туда-сюда, показывая серую, а не чёрную изнанку. От этого казалось, что кусты переливаются разными цветами, трепещут, живут. И шелестят. А ещё там, в зарослях, мог скрываться кто угодно. И Саблин не удержался и, едва выбрался на бетон, неуловимым жестом снял дробовик с предохранителя.

Мирон закинул ящики на причал без усилий, а вот со стазис-станцией ему пришлось чуть повозиться. Её и из кубрика было непросто вытащить через маленькую дверь, и на пирс поставить тоже. Но он справился. Казаки остаются в лодке, а Саблин ждёт на пирсе у ящиков. Он всё ещё пытается разглядеть в густой растительности хоть что-то. Дело шло к вечеру, он уже давно не ел и не пил, давно не спал, но сейчас ему только курить хотелось. Момент-то непростой.

Ни он, ни его товарищи не произносили ни слова, все они чувствовали напряжение. Ждали. Минуты проходили одна за другой, но ничего не менялось.

«Ну и что дальше? Откуда вылезет ассистент?».

И не успел прапорщик подумать, вдруг из зарослей, вспугнув с веток целый рой