Ведьмы.Ру 3 - Екатерина Насута

Филин наблюдал за суетой отстранённо. Нет, он ощущал, что что-то происходило и весьма важное, возможно, жизнеопределяющее даже, но вмешиваться не хотелось.

Он устроился за крайней палаткой, мысленно прикидывая программу. А то ведь скоро явятся и надо будет изображать чего-нибудь этакого. Хуже всего, что с детишками Филин прежде и не работал. Так, пару раз помогал тренеру, но когда это было. И потому не отпускали сомнения.

Получится ли?

И вообще… как?

С чего начинать, чтоб… с разминки — это понятно. Но как её показывать-то? В козлином обличье? Словами-то можно объяснить, но это и долго, и не всегда слова найдёшь.

Кросс?

Бег — дело хорошее, но одним бегом жив не будешь. А чему посерьезней если учить, то тут уж точно словами не обойдёшься.

Там и стойку надо равнять, и движения править поначалу. Дышать учить. Двигаться. Или стойку правильную, это если бить. А на кой им бить-то? Бокс — штука хорошая, конечно, но не для всех. Там и характер нужен, и выдержка, и так-то… девчонка снова же ж. Куда ей в бокс? Нет, Филин знал, что есть женский и ныне все равны, но мысль о том, чтобы бить девицу и по лицу была неприятна.

Да и не по лицу тоже.

Нельзя бить девиц. А девчонок и подавно.

— Чувствуете запах перемен? — Профессор успел пробежаться по лагерю и вернуться. Он был не просто полон — буквально переполнен энергией и желанием эту самую энергию выплеснуть.

— Нет.

— Как же! Сила! Вы прислушайтесь, воздух звенит от силы… Источник открылся!

— И что? — Филин отвлёкся от мыслей.

— И то, что это даёт возможности… идёмте!

— Куда?

— К ведьме! Пока она в силе, надо пользоваться.

— Как?

Идти не хотелось.

— Снять с вас заклятье!

— С меня?

— Моё, боюсь, будет несколько… сложновато. Да и в целом-то… признаться, я как-то привык… и опять же временной фактор. Допустим, мне вернут прежнее обличье, но что будет с прожитыми годами? Не получится ли так, что, обернувшись человеком, я тотчас состарюсь? И умру?

— Может, и не умрёте…

— Может. Но знаете, это не тот случай, когда на эксперименты тянет. Тем паче девушка молодая, неопытная… и как-то… как бы вам сказать… — он обернулся, точно опасаясь, что их кто-то подслушивает. — Козлом я вечен!

— Что?

— Я не старюсь! Я не сразу осознал это, но… козлы столько не живут. Даже люди столько не живут! А век козла и вовсе краток. Я же не ощущаю не то, что приближения кончины, но даже усталости от бытия. И как знать, сохранится ли это свойство…

— То есть, ты боишься или помереть, или постареть, а потом помереть?

— Именно. И если раньше оставались сомнения, то теперь, когда я обрёл последователей… да что там последователей. Можно сказать, я обрёл сам смысл бытия! — при этих словах он даже на дыбы приподнялся. А гриву окутала тьма. — Я осознал, для чего живу! Чтобы нести светоч знания! Чтобы зажигать умы…

— Там, чуется, будет тяжко что-то зажечь, — произнёс Филин с некоторым сомнением. — Сдаётся мне, они как-то… не особо готовы.

— Подготовим. Это не важно! Главное, что я обрёл именно то, чего был лишён долгие годы! Тех, кто меня понимает! Кто слышит! Кто…

— Короче, ты в человека не хочешь.

— Нет.

— А с чего решил, что я хочу?

Так-то, наверное, стоило бы. Шанс ведь. И девчонка не выглядела злою. Напротив. Не выгнала вон. И остальные тоже относились слишком уж по-человечески. Сам бы Филин точно не стал терпеть близ дома постороннего козла.

Тем паче такого, который, будучи человеком, угрожал.

А ведь он угрожал.

— А разве ты не хочешь? — удивился Профессор и, присев, поинтересовался. — Мне думалось, что нынешняя ситуация тебя тяготит.

Глаза у него были жёлтыми, выпуклыми и на удивление внимательными.

— Да… как тут… — Филин замялся. — Понимаешь, пока я козёл, я хоть тут нужен… как-то… вот, хожу вдоль забора. Охраняю…

Правда, сейчас охраны и без него хватало, причём куда более серьёзной.

— Траву вот жую. Зимой, глядишь, сеном подкормят. Выделят какой уголок в сарае. Мне ж многого и не надо. И так-то… глядишь, и не выгонят. Приспособят для нужд хозяйственных.

— Это да. Это точно… им только волю дай, мигом для нужд хозяйственных приспособят. Но, став человеком, ты вернёшь себе свободу.

— Какую? — тоскливо поинтересовался Филин. — К Земеле вернуться? Сесть за чужие грехи? Хотя и свои имеются. Может, не на новый срок… хотя с моим-то прошлым, скорее всего, вкатают. Чисто порядку ради. А даже если нет. Что тогда?

Он отвернулся, не зная, как рассказать. Просто представил, что он вот разгибается, возвращаясь в прежнее человеческое обличье.

И идёт со двора.

А потом на электричку. В город. И там в коммуналку, где наверняка уж соседи, воспользовавшись отсутствием, дверь вынесли. А потом в принципе всё, что можно было вынести.

Если и нет, то…

Старая мебель. Запах затхлости и плесени.

— Работу искать? Кому я на хрен нужен. Грузчиком разве что… или вон, в Сибирь, на вахту. Но там тоже таким не особо рады. Но что-нибудь отыщу. Буду снова пахать, чисто, чтоб домой не идти. А по вечерам пельменями давиться, потому что…

И ладно, пельмени.

Так-то Филин неприхотливый. Он и пельмени сожрёт, и траву, и артефакт какой. Но… он ведь опять останется один. И осознание этого сводило с ума.

— Ясно. Имеем серьёзный кризис личности… точнее самоопределения данной личности. То есть, ты полагаешь, что козлом сможешь остаться здесь? И тебя это устраивает? Чем планируешь заняться?

— Тем же, чем и ты. Буду вон сатанистов воспитывать, чтоб гордое звание не позорили.

Смех у Профессора был блеющим. Хотя как ещё козлу смеяться.

— А человеком тебе что помешает заниматься тем же?

— Ну… смотри… сейчас я огнём могу пыхнуть. И в целом так-то… тварюга солидная. А человек что? Рожа битая, разбойная. И никакого огня. Опять же, козлу паспорт не нужен. Прописка там и прочая мутотень. А человеком сразу найдутся, кто стуканёт, что бывший зек детишек не тому учит.

— Думаешь, козлом лучше? Козёл будет учить тому?

— А кто поверит, что козёл и вправду учить может? — возразил Филин. — Да и…

Он хотел добавить, что смысл в жизни не одному Профессору нужен, но не успел. Он услышал натужный такой хруст, который издаёт растянутая до предела ткань за мгновенье до того, как треснуть. И обернулся.

Запахло огнём.

И дымом.

Воздух задрожал, раскаляясь сам собою.

— Что это?

— Это? — Профессор поднялся на дыбы и опустил голову. — Это,